Следующей весной как-то в полдень мы тащились с грузом соли с копей Лоунвинда, и я заметил, что на нас внимательно смотрит какой-то бородатый незнакомец с бельмом на глазу.
– После того сражения возвращаешься? – спросил он.
– Нет.
– Тогда откуда у тебя этот ублюдок?
– На ярмарке купил; там таких ублюдков полным-полно.
Этот тип посмотрел на меня с большим сомнением и заявил:
– Хочешь сказать, что какой-то верблюд, живущий по эту сторону Миссисипи, мог в том сражении не участвовать?
Ладно, мне подробности были только кстати, и я спросил:
– В каком сражении-то?
Тут он совсем разошелся. Какого черта? Вы что, с луны свалились? Разве не знаете этого бешеного пса Сэма Бишопа, кавалерийского офицера, который перевозил грузы на верблюдах из Калифорнии в Альбукерке, а потом угодил в засаду, устроенную в пустыне индейцами мохаве? Это же все в газетах было. Бишоп и его приятели, штатские заготовители, тогда недели две провели в осаде, полностью отрезанные от внешнего мира и без какой бы то ни было помощи со стороны форпостов, еще, слава богу, их храбрый мальчишка-курьер, рискуя собственной шкурой и задницей, сумел доставить в ближайший форт донесение с просьбой о помощи.
– И что же, удалось им выбраться из западни? – спросил я.
Ах, нет! Там все кончилось очень печально. Они закопали свои припасы, сожгли повозки и под прикрытием дыма, пепла и темноты попытались спастись, направив своих верблюдов прямо на изумленных мохаве.
Все это мой неожиданный собеседник услышал, оказывается, только вчера от одного газетчика в Санта-Роза, куда мы с тобой вскоре и добрались. Это был маленький городок в западной Калифорнии всего в двух днях пути от Лоунвинда, расположенный в долине, буквально задушенной кедрами. Когда мы с тобой, Берк, там появились, маленький чиновник в очках как раз закрывал офис газеты «Санта-Роза Крайер».
– Госспди! – прошептал он в ужасе, увидев тебя.
И только обещание, что ему можно будет тебя пощупать и даже, возможно, на тебе прокатиться, помогло убедить его еще немного задержаться и показать мне нужный номер газеты. Там несколько более подробно было изложено то, что мы уже слышали от бородатого незнакомца. Мохаве, разъяренные безжалостными притеснениями и постоянным нарушением границ их владений, окружили тот вьючный обоз и несколько недель удерживали его на одном месте. В итоге выход из столь затруднительного положения оказался весьма неясен. Впрочем, где-то в середине статьи один раз упоминались некие «верные арабы» Сэма Бишопа. Но это, в конце концов, означало, что они все-таки там были! Джолли уж наверняка. А возможно, и Джордж. И все они сбились в кучку под холодным звездным небом, пытаясь согреться…
Вместе с газетчиком я отвел тебя в лесок над Санта-Розой, и там ты немного прокатил его туда-сюда по дороге. Никогда не забуду, как смешно он выглядел, как сиял, сидя в высоком седле и радостно махая рукой, и с каждым твоим шагом его нелепые очки все сильней сползали ему на кончик носа. Но ты великодушно вытерпел и это унижение, как терпел многое и раньше, и я был очень тебе за это благодарен.
И все это время я думал о Джолли. Может быть, в том сражении он погиб? В газетах, конечно же, должны были быть и еще какие-то подробности. Я уже начал нетерпеливо теребить свою фляжку, надеясь, что она мне хоть что-то покажет – но она всегда показывала только то, что хотелось ей самой; теперь она показала мне лишь какой-то утес над узкой полоской реки. Так что пришлось самому додумывать остальное. Бишоп, Бишоп, Бишоп – твердила эта газета. Бишоп поднял людей в атаку и возглавил ее верхом на огромном белом верблюде.
А у меня перед глазами стоял Джолли: готовясь к сражению, он подтягивал подпругу и поправлял седло. И вся колонна верблюдов укрывалась в маленькой рощице, состоявшей из местных корявых дубков. Шел легкий утренний дождь. Койот оплакивал быстро исчезающий сумрак ночи. А вокруг нерушимой стеной стояли индейцы мохаве. Сквозь густой дым от их костров даже луну в небе было еле видно. Мохаве были полны праведного гнева и ничего не боялись. И тут верблюды с погонщиками – сплошной перезвон колокольчиков и стрельба – ринулись вперед.
А где же был я? А я все это воображал, находясь в небольшом леске, залитом лунным светом.
Впервые мне пришло в голову, что наше с тобой бегство, Берк, возможно, лишило нас чего-то. Даже, пожалуй, ограбило. Да, именно так. И это ощущение все глубже проникало мне в душу. На этот раз оно не имело никакого отношения ни к Хоббу, ни к Доновану. Я сам так чувствовал. И из-за этого мое настроение стало портиться прямо на глазах. И у Габриэлы тоже. Она тем временем получила письмо от мужа, на этот раз с почтовым штемпелем Кентукки. Он возвращался домой. Несколько дней ушло на арифметические подсчеты – мы пытались определить, сколько времени у нас еще осталось. Сколько – если муж Габриэлы застрянет в Небраске, и сколько – если он задержится в пути из-за налетов в обеих Дакотах?
Наши с Габриэлой дневные свидания приобрели горьковатый привкус. Обычно мы доезжали на тебе до излучин Грин-Ривер, вьющейся по долине, точно веревка, и просто сидели у воды, предаваясь печали.
– Мы могли бы уехать вместе, – предложил я. – А он, вернувшись, просто обнаружит, что ты исчезла.
– И разве я тогда смогла бы считать себя достойной женщиной? – Голос ее звучал глухо, потому что этот вопрос она наверняка задавала себе тысячу раз. – Как это – бросить мужа, который сражался за родину и своих близких? Да я бы руки на себя наложила. А ты бы меня просто возненавидел.
Сомнительно, чтобы я ее за это возненавидел, но нам обоим очень хотелось верить, что я действительно человек гордый и смелый и именно так восприму подобное нарушение супружеского долга. Я снова стал ночевать в своем номере, который давно уже оставил, и часто слышал, что Габриэла тоже не спит – бродит туда-сюда по своей комнатке, поскрипывая досками пола. Так прошло несколько дней. Однажды я в отчаянии отправил в Форт Техон телеграмму. «Али, – я нарочно назвал его этим именем, чтобы он сразу понял, кто ему пишет, – с облегчением узнал об исходе сражения. Нахожусь в Вайоминге. Пришли о себе весточку». Его ответ последовал так быстро, что я едва успел хорошенько порадоваться тому, что он жив. Он писал: «Я уже давно знаю, где ты сейчас находишься. На днях некий агент полиции Берджер выехал отсюда в Вайоминг с намерением найти человека с верблюдом».
Наверное, в тот момент у меня были все возможности полностью изменить свою жизнь. Я мог бы остаться и спокойно ждать встречи с Джоном Берджером, так сказать, в домашней обстановке. Я мог бы продать тебя. Мог бы отпустить тебя на все четыре стороны – я знаю, Берк, что с тобой ничего плохого не случилось бы. Но к этому времени я уже окончательно стал «человеком-с-верблюдом». Это бегство навсегда связало нас, мы с тобой стали почти нераздельны. И у нас – как ни печально было это сознавать – практически не осталось выбора. Как нет его у нас и сейчас. Только теперь у меня, к сожалению, нет ни чемодана, ни запасной пары сапог – ничего такого, что можно было бы продать. Но ничего, когда ты поправишься, мы снова двинемся в путь и снова убежим далеко-далеко.
