– Ну, и что же ты тянешь? – сказала Нора.
– Но, мэм… уже темнеет!
– В таком случае тебе лучше поторопиться. Быстренько сбегаешь и сразу вернешься.
Джози медленно положила ножницы на стол. Она вообще сейчас двигалась точно преступница, которую ведут на виселицу, но она все еще надеется, что в последнюю минуту кто-то вмешается и спасет ее. Но никто ей на помощь так и не пришел. Тоби, не зная о том, в какое затруднительное положение попала его подружка, что-то с увлечением рассказывал бабушке в другом конце комнаты и вряд ли бросился бы теперь спасать Джози.
Вытащив из-под раковины корзинку для ягод, Джози перевернула ее вверх дном, встряхнула и старательно собрала застрявшие в днище сухие листья и веточки. Потом громко спросила, не похолодало ли к вечеру настолько, что нужно переодеться.
– Вполне хватит и шали, – сказала ей Нора. – Пока ты соберешься, зима наступить успеет, и тогда уж точно вместо ягод нам придется довольствоваться твоей замерзшей тушкой.
Джози, слегка обидевшись, принялась надевать шляпу. Это она делала особенно медленно. Ленты, которые она обычно просто забрасывала за плечи, она тщательно завязала под подбородком, сперва попробовав одинарный «бантик», затем двойной. Казалось, она собирается в полдень на веселый пикник, но, когда Нора так ей и сказала, Джози даже не улыбнулась и, бросив на всех прощальный взгляд раненой лани, вышла из дома.
Харлан, по-прежнему накрытый салфеткой, сидел, выставив колени и изучая мыски своих сапог. После ухода Джози в комнате словно повисла некая печаль, настроение у всех было испорчено. Его не способен был исправить даже вид нежных светло-фиолетовых облаков на западном краю неба.
– Джози – хорошая девочка, – сказал Харлан.
– И слава богу! Если бы она еще и противной оказалась, пришлось бы очень постараться, чтобы найти в ней хоть какие-то следы разума.
Он терпеливо улыбнулся:
– Она же совершенно безвредна.
– В общем, да. И мне, наверное, не стоило с ней так грубо разговаривать.
В таких случаях Эммет обычно использовал слово «жестко». Но Харлан только плечами повел под своей салфеткой:
– Она бы и сама не восприняла твои слова так остро, если б меньше старалась тебе угодить. Но разве все мы не таким образом учимся быть собой? Через неудачные попытки показать другим именно то, что имеет для нас самих определяющее значение?
Уже выпала вечерняя роса, открыв путь запахам трав и цветов. Темный силуэт Джози, выбравшейся за пределы участка, виднелся на тропе, пересекавшей плато, среди прочих вечерних теней. Теперь девушка шла очень быстро, и в душе Норы внезапно возникло некое необъяснимое тяжелое предчувствие, она даже на какое-то время совершенно забыла, что осталась наедине с Харланом. И тут, словно издалека, до нее донесся голос Ивлин: Позови ее домой!
Однако Джози уже успела подняться на вершину гряды и на какое-то мгновение стала видна совершенно отчетливо – шляпа, шея, плечи, талия, юбка-колокол, – а потом тропа снова пошла вниз, и Джози исчезла.
* * *
– А со мной-то что теперь будет? – спросил Харлан. – Я, можно сказать, покорился судьбе, однако, похоже, никто меня брить не собирается?
– Боюсь, я в этом отношении бесполезна.
Харлан сел поудобней, посмотрел в окно и задумчиво сказал:
– Надеюсь, девочка в случае чего дорогу найдет. А то выйдет такая же история, что и с Пейтоном Ландерсом.
Нора уже много лет не вспоминала о Пейтоне Ландерсе – хотя, пожалуй, думая о том, как началась ее дружба с Харланом, она невольно вспоминала и гибель Пейтона. Пейтон был «диким» золотоискателем из Каролины, крайне вспыльчивым и обладавшим крошечным участком земли у ручья чуть выше земель, принадлежавших собственно Амарго. Он был вечно всем недоволен, вечно со всеми был на ножах, его раздражало буквально все – жара и вообще здешний климат, наличие золота или его нехватка, чрезмерное количество людей и отсутствие квалифицированных умельцев, соседи и их склонности и привычки, а также то, как далеко отсюда до моря и, значит, вряд ли когда-нибудь в эти места протянут железную дорогу, а в таком случае вряд ли имеет смысл торчать в этом медвежьем углу.
– Все это проблемы действительно сложные, – сказал тогда Эммет, – но мы-то все, черт побери, как-то умудряемся здесь жить, не изливая свое раздражение на окружающих с утра до вечера?
Однажды поздним вечером – это было еще в те времена, когда все ночевали в палатках и с наступлением темноты вслух пересчитывали друг друга по именам, Пейтон на оклик не отозвался. Его еще несколько раз позвали. Выждали и снова окликнули, но ответа не было. Тогда несколько парней посмелее решили обойти все палатки со шлюхами, но и там никаких следов Пейтона обнаружено не было. После чего все, кто был свободен, бросились на поиски. Среди поисковиков было и пять женщин: Десма Руис, рассерженная тем, что вынуждена терпеть «эту дурацкую одиссею» ради такого никчемного человека; Амада де Альменара, тогда еще худощавая и загорелая до черноты, но столь же дотошная в организации поисков, как и во всем, чем она когда-либо занималась; две шлюхи, настолько возбужденные переменой деятельности, что это просто пугало; и Нора. Возглавивший поисковый отряд человек с факелом поставил Нору в пару с Харланом Беллом, о котором она тогда мало что знала. Ей, правда, было известно, что именно он развозит почту, не раз ходил на разведку в поисках воды, но вообще-то держится сам по себе. И еще: тем утром он как раз выиграл в каком-то поединке.
Итак, их отряд, состоявший из двух десятков человек, рассеялся в ночи. Еще с полмили Нора видела свет их факелов, которые кружили, точно танцуя, и постепенно исчезали вдали. Харлан шел впереди, поднимаясь на вершину столовой горы сквозь густой кедровый лес. Продвигались они практически ощупью, то и дело окликая Пейтона, пока совсем не охрипли. Когда они присели немного отдохнуть на полянке, Нора, забывшись, закрыла руками лицо и с чувством сказала: «Ох, Пейтон! Все-таки ты самая настоящая свинья, только, в отличие от свиней, сообразительности тебе не хватает!»
И Харлан вдруг так расхохотался, что она удивилась, ибо вспомнила, как ужасно он сегодня выглядел: словно обожженный солнцем, окровавленный после утренней схватки, с опухшим, покрытым ссадинами плечом. А потом она вдруг обнаружила, что и сама невольно улыбается.
К утру другая группа поисковиков, услышав лай собак Пейтона у оврага, двинулась туда. Несколько проворных скалолазов спустились вниз и подтвердили то, что и так всем уже было ясно: на дне оврага лежал Пейтон, разбившийся насмерть и совершенно неузнаваемый.
После похорон Харлан специально разыскал Нору и сказал:
– Ты не думай, что в ту ночь было грешно смеяться. Смеяться, как и говорить правду, – это не грех, даже если речь идет о мертвом человеке. Ты это просто знай. – Вот тогда-то у нее в душе что-то сдвинулось, освобождая для него некое потайное неприступное местечко, которое он до сих пор занимал.
