– Мне нужны были ответы, – говорю я, – и я нашла их. Думаю. – Он поймет, когда увидит: карты, запрещенные письмена.
– Тебе не следовало идти сюда без сопровождения, – Равод проводит рукой по волосам. Его волнение на самом деле немного милое. – И то, что ты обнаружила, в лучшем случае слегка подозрительно.
– Теперь меня нужно сопровождать, не так ли? – парирую я. – Так что пошли.
Тяжело вздохнув, Равод толкает дверь и ведет меня внутрь. Как и прежде, казармы пусты, все заняты делами. Он следует за мной, пока я иду по пути, ведущему в комнату Найла, который Имоджен показала мне. Мои ноги помнят дорогу, сердце бешено бьется в груди.
– Что там написано? В бумагах, которые я нашла, – спрашиваю я Равода, обернувшись. Я не могу смотреть ему в глаза. У меня дрожат руки.
– Долготы и широты разных мест, – отвечает Равод, – это координаты направлений.
– И это все? – беспокойство бушует во мне. Я ошибаюсь, подозревая что-то большее? – Но зачем Найлу понадобилось знать, как добраться до моего дома?
Равод пожимает плечами.
– В отличие от произнесенного слова, все, что написано чернилами, является постоянным. Это может быть благословение. Или кто-то, сверяясь с картами Найла, искал место для возможной крепости или убежища для бардов.
– Это не совпадение, – твердо говорю я, чувствуя, как внутри закипает гнев. Я останавливаюсь возле комнаты Найла, положив руку на плечо Равода. Он напрягается от прикосновения, и я убираю руку; его тепло остается со мной. Я успокаиваюсь и смотрю на него. – Моя мать была убита в этом доме кинжалом барда, сразу после того, как ваша группа ушла. Убийца – бард, либо Найл, либо Кеннан. Если ты мне не веришь, иди и посмотри сам.
Равод выдерживает мой взгляд, и я могу поклясться, что в его глазах мелькает страх, он вздыхает и исчезает за занавеской в комнате Найла.
Наблюдаю за занавеской несколько минут, едва осмеливаясь дышать. Мои ногти впиваются в ладони, а зубы скрежещут. Там должно быть что-то, что подтверждает мои подозрения.
Сердце подпрыгивает, когда шуршит занавеска и с мрачным видом появляется Равод. Я выжидающе смотрю на него. Должно быть, он что-то нашел…
Словно предвидя мой вопрос, он качает головой.
– Нет… – плохое чувство поднимается внутри, когда я проталкиваюсь мимо него в комнату Найла.
Там чисто. Все карты, книги и чернила исчезли. Не осталось даже намека на то, что я когда-то там нашла. Должно быть, он избавился от всего после того, как нашел разбитую бутылку. Я стою в шоке, чувствуя, как вся кровь в моем теле вытекает из моих ног в пол.
Нежная рука на моем плече заставляет обернуться. Лицо Равода, как всегда, непроницаемо.
– Ну же, Шай. Пора уходить, – он говорит так, словно я маленький ребенок.
Как будто он жалеет меня.
Он мне не верит.
– Нет, это неправильно! – восклицаю я. – Здесь были книги! – Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал. – Чернила! Бумаги и… – я замираю под холодным взглядом Равода и наконец закрываю лицо руками.
Не могу собрать волю в кулак, чтобы протестовать, когда Равод провожает меня из казармы на тренировочную площадку. Он подводит меня к одной из мраморных скамеек по периметру и жестом приглашает сесть.
Мое тело покачивается, ноги ослабевают, и я благодарна за возможность сесть. Между трудностями дня и шоком из-за того, что комнаты Найла пусты, одна мысль все время всплывает из глубин, как зловещая насмешка…
Что, если я схожу с ума?
Земля на пастбищах моей матери. Констебль насмешливо смотрит на меня. Мадс и Фиона отворачиваются от меня. Их уверенность, что я навлекаю опасность на них и на себя.
Неужели все, что я делала, было отражением безумия внутри, разрушительной силой дара, необузданной и дикой?
Я даже не замечаю, что слезы текут по лицу, пока Равод осторожно не похлопывает меня по плечу. Мой взгляд упрямо прикован к ногам. Но я замечаю, как он наклоняется вперед.
– Ты не должна позволять себе так расстраиваться, – говорит он. Это нож в живот. Он говорит совсем как Мадс. Это приводит меня в бешенство.
– Если я закроюсь и не буду пытаться разобраться в произошедшем, как ты, моя мать умрет ни за что, – говорю я, смело поднимая на него глаза, – она заслуживает лучшего.
– Если бы мне было все равно, я бы ничего не сказал, – ровным голосом отвечает Равод. Мой гнев исчезает, проносясь сквозь сердце. – Ты моя подопечная. Я отвечаю за твое благополучие.
Я моргаю. Ко мне возвращается здравый смысл. Конечно, это единственная причина, по которой он должен заботиться обо мне. Делаю глубокий вдох.
– Просто… – я пристально смотрю на него. Я хочу, чтобы он понял, что чувствую, как он меня интересует. Хочу выразить словами те бесформенные чувства, которые переполняли меня там, на лугу, – ты не безразличен мне, действительно, – это все, что мне удается сказать.
– Очень тактично, – говорит Равод с легким кивком, когда слышит мое признание.
Я быстро отвожу взгляд. Мои чувства все еще ощущаются сырыми и новыми. Я заставляю себя посмотреть на него, чтобы заставить понять, что я имею в виду. Он невинно смотрит на меня, и я поднимаю бровь.
Пустое выражение, застывшее на лице Равода, сменяется недоумением, как будто я только что вручила ему топор и попросила отрубить себе руку.
Он резко встает и делает два неторопливых шага от скамейки, прежде чем остановиться. И поворачивается, склонив голову набок. Тысячи мыслей мелькают в его глазах в быстрой последовательности.
Я молчу, застыв на месте. Он прерывисто вздыхает.
– Я сообщу Каталу, что конфликт интересов мешает мне продолжать твое обучение, и попрошу работу в другой части замка, чтобы ты могла разобраться с этими чувствами, – говорит он холодным властным голосом, – мне очень жаль, Шай. Я ценю твою честность.
Не говоря больше ни слова, он исчезает на тренировочной площадке.
С каждым его шагом пустота в моей груди становится все больше. Я жду, пока он скроется из виду, чтобы наконец дать волю слезам.
* * *
К наступлению ночи в замке царит праздник. Иностранные сановники, о которых упоминал Катал, прибывают в экипажах под мерцающими звездами, одетые в потрясающие костюмы и платья, словно возникшие из маминых сказок.
Бурлящая деятельность позволяет мне оставаться незамеченной, когда я возвращаюсь в свою спальню. Никто не хочет смотреть на одинокую ученицу бардов со слезами на глазах, когда вокруг столько красивых людей, на которых можно глазеть.
Я слышу, как издалека играет элегантная мелодия. Музыка легкая и бодрящая, совершенно не сочетающаяся с болью в моей груди. Я благодарна судьбе, что у меня нет звания и я не обязана участвовать в охране бала. Не думаю, что смогла бы вынести присутствие людей после того дня, который у меня был.
