Вблизи повреждения выглядят еще хуже. Осколки мрамора и известняка отбрасывают длинные, неровные тени вниз по склону горы. Они напоминают мне о чем-то, что я видела во сне однажды, очень давно. Ветер усиливается, темнота манит меня ближе. Как будто приглашение… или вызов.
– Проклятые барды должны патрулировать развал, который сами и устроили, – раздается голос в тишине.
Я подавляю вздох и быстро скольжу вокруг большой горы мусора.
– Не надо так говорить. Ты не знаешь, кто тебя слышит, – отвечает второй охранник, когда патруль равняется с моим укрытием, – не знаю, как тебе, а мне нужна эта работа.
– Да, да. Мы все знаем о твоем больном отродье.
– Прости, я тебе не надоел? – их шаги останавливаются прямо по другую сторону моего укрытия.
– Просто радуйся, что у него нет болезни, – отвечает первый охранник, – и да, это так же скучно, как и в первые пятьдесят раз, когда мне пришлось услышать об этом.
– Могло бы быть и хуже. Ты мог бы застрять в развалинах у черного входа вместе с сержантом Кимблом, – ворчит первый охранник.
– Ненавижу этого парня.
– Я знаю. Ты ненавидишь всех.
Я смотрю на них, пока они поглощены своим обсуждением. Мой единственный выход отрезан, пока они стоят на моем пути.
Хотя упоминание о черном входе было довольно интересным.
– У Бэкдора меньше смен. К полуночи я могу быть свободен от дежурства, и мне придется только пару часов выносить отвратительное пение Кимбла, – говорит первый охранник – невысокий, приземистый человек, чей грубый голос соответствует его телосложению. Он отвернулся от меня, в то время как его высокий и долговязый молодой компаньон грозит раскрыть меня, если я попытаюсь пошевелиться.
Я мысленно благодарю, что они дали мне такую полезную информацию, легкая улыбка касается моих губ, когда они наконец уходят, и я могу безопасно повернуть обратно на тренировочную площадку.
Позже вечером, когда смена поменяется, я найду этот черный вход и наконец-то увижу, что скрывается под обломками.
* * *
Наступает вечер, и крыло бардов почти пустует. Большая часть бардов находится в трапезной, наслаждаясь ужином.
Кажется, все, кроме Равода. Мое сердце бешено колотится, когда я вижу его стоящим у двери. Его глаза сузились, а руки скрещены на груди в его обычной позе. Он рассеянно постукивает двумя пальцами по бицепсу.
– Шай, – говорит он, выглядя удивленным, когда я подхожу ближе. – Нам нужно поговорить, – тихо добавляет он.
Я открываю и закрываю рот. Он беспокоился обо мне? Почему он тогда не пришел проведать меня? Я внутренне содрогаюсь, вспоминая его лицо, появившееся в окне лазарета. Должно быть, мне померещилось, ведь я все-таки была в лазарете.
– Что-то случилось? – спрашиваю я.
Равод опускает руки, явно раздосадованный моим ответом. Его глаза быстро обегают коридор. Я никогда не видела его таким взволнованным.
– Равод! – знакомый резкий оклик обрывает его прежде, чем он успевает заговорить.
Кеннан бежит к нам, ее взгляд прикован к Раводу, и она полностью игнорирует меня.
Глаза Равода встречаются с моими на долю секунды, прежде чем он поворачивается к Кеннан. В одно мгновение его напряжение и паранойя растворяются в обезоруживающей улыбке.
– Я могу что-нибудь сделать для тебя, Кеннан? – спрашивает он.
– Не прикидывайся дурачком, – хмурится Кеннан. В отличие от меня, Равод кажется невозмутимым. Он смотрит на нее со своим обычным холодным безразличием, пока она продолжает: – Я больше не буду тебя прикрывать. Если бы Катал поручил расследование мне, у нас уже был бы подозреваемый. Вместо этого ты даже не потрудишься присутствовать на заседании Катала, и меня обвинят в твоей некомпетентности.
– Но я думала, он уже знает, кто виноват, – вмешиваюсь я, прежде чем успеваю подумать.
Кеннан поворачивается ко мне, глаза ее полыхают огнем.
– Никому нет дела до того, что ты думаешь.
– В этом нет необходимости, – говорит Равод, поднимая руку между мной и Кеннан. Он бросает на меня предупреждающий взгляд, прежде чем повернуться к ней. – Я понимаю твое разочарование, Кеннан. Я был занят и все объясню Каталу. Даю тебе слово.
Кеннан явно не закончила с ним. Ее рот сжимается в тонкую линию, когда она подходит ближе к Раводу. Она немного ниже ростом, но ее поза более угрожающая.
– Ты получил свою шикарную работу только из-за моего несчастья, – кипит она, – я вдвое больше бард, чем ты. Не забывай об этом.
– Не так давно, насколько я помню, – отвечает Равод, – тебе разрешили вернуться на службу. И я предлагал тебе принять предложение.
Кеннан уже готова возразить, но тут ее взгляд падает на меня, и она отступает, не желая высказывать свои обиды в моем присутствии.
Бросив последний свирепый взгляд, она исчезает в трапезной.
Равод вздыхает и поворачивается ко мне.
– Я должен доложить Каталу, иначе возникнут новые подозрения, – он понижает голос, – я найду тебя завтра.
Я смущенно киваю, и он кладет руку мне на плечо. Он собирается сказать что-то еще, когда видит, что у меня перехватывает дыхание от его прикосновения. Он поспешно убирает руку и быстро и бесшумно покидает крыло бардов, оставляя мое плечо покалывающим от тепла там, где коснулся меня.
Мне приходится трясти головой, чтобы прийти в себя. Мои мысли тут же возвращаются к тому, что сказала Кеннан. Что за несчастье заставило ее отказаться от должности Равода? Я прищуриваюсь, глядя на дверь в трапезную, как будто она каким-то образом позволит мне заглянуть в мысли Кеннан.
Вы свободны для выписки… Голос эхом отдается в моей памяти. Вам разрешили вернуться на службу…
Кеннан была в лазарете?
* * *
– Чего ты хочешь?
Я не ожидала, что Кеннан окажет мне теплый прием, когда я опустилась напротив нее, но я надеялась, что неожиданность может немного приглушить ее гнев.
– Я только хочу поговорить, – говорю я, подавляя страх. Я не могу позволить ей взять надо мной верх.
– Мне нечего тебе сказать.
– Поэтому слушайте, – я поражена тем, как ровно звучит мой голос, учитывая, какой страшной я нахожу Кеннан, – если вы дадите мне шанс, то обнаружите, что у нас гораздо больше общего, чем кажется.
Кеннан издает звук отвращения.
– У меня больше общего с дерьмом под моими сапогами.
– Я знаю, что вы сделали, Кеннан, – говорю я в упор.
Она поворачивается и смотрит на меня. Страх мелькает в ее глазах и исчезает, сменившись твердостью.
– Контрблагословения, – говорю я, – Катал мне все рассказал. Вы пытались уничтожить меня. Почему?
