Шай,
Прости меня. Это было необходимо.
Р.
Свинцовое разочарование в моей груди неловко шевелится. Я слишком устала, чтобы понять, что это значит.
Равод первым нашел лабиринт. Он его разгадал. Он украл Книгу дней.
Мой палец двигается по написанным им словам, когда я читаю их снова и снова.
Простить его? Это было необходимо? Это что, шутка?
На второй разорванной странице есть символы, которые слишком выцвели, чтобы их разглядеть…
Я беру страницу в руки, рассматривая чуть ближе в ярком лунном свете.
Линии перемещаются по странице, как вода, образуя символы, которые я не узнаю. Чем дольше я смотрю, тем более странной она мне кажется. Изображения дрейфуют из стороны в сторону, как будто они плавают в пруду. Постепенно они образуют глиф, который принимает форму быка. Рядом с ним появляются буквы.
Гондал.
Это что, клочок бумаги из Книги дней?
За моей спиной раздаются шаги.
Я засовываю записку и обрывок книги в нагрудный карман и разворачиваюсь.
– Привет, Шай.
Катал.
Он выходит на свет. Полдюжины вооруженных охранников и еще четверо бардов толпятся вокруг него.
– Катал, – я не знаю, как начать объяснять. И должна ли я что-то объяснять.
– Ты мне очень помогла. Я возьму ее, – говорит он, поднимаясь по ступенькам навстречу мне. На его лице появляется волчья ухмылка предвкушения. Он шагает к трибуне, отталкивая меня в сторону.
И смотрит на пустую поверхность и снова на меня. Растерянность отражается на его лице.
– Книга пропала, – говорю я.
Он грубо хватает меня за шиворот.
– Где она? – шипит он. Его лицо застыло, на нем нет и следа дружелюбия, которое он проявлял ко мне раньше.
Я могу только стоять, пораженная, в его железной хватке. Это не может быть Катал. Он мой союзник. Мой наставник. Катал был первым человеком в замке, во всем мире, который поверил мне, когда никто другой не поверил бы. Кажется совершенно невероятным, что этот человек, глядящий на меня сверху вниз, – тот же, кто поддерживал меня, верил в меня, помогал мне…
Использовал меня.
Все во мне сжимается.
Это и есть настоящий Катал. Человек, который оставляет Монтану страдать, в то время как сам пышно обедает в своем замке, бросая подачки сановникам, чтобы скрыть правду. Который посылает бардов, чтобы вселить страх и отчаяние в своих подданных, одновременно лишая их ресурсов. А когда барды выходят из-под его контроля, он заключает их в тюрьму и проводит над ними эксперименты.
Это человек, который посылал бесчисленных бардов умирать в поисках Книги дней. Включая меня.
Мы никогда не были союзниками. Я была еще одним винтиком в его машине. Еще один инструмент, чтобы использовать и выбросить.
Я была полной дурой.
Мой гнев пылает во мне, раскаленный докрасна. Возможно, я совершила ошибку, доверившись ему, но он недооценивает меня.
Я все еще жива и могу бороться, чтобы все исправить. Я выдерживаю его взгляд. Что-то глубоко внутри делает меня храброй.
– Там, где за это нельзя убивать невинных людей, – вру я. А потом плюю ему в лицо.
Катал отскакивает, резко дернув рукой, чтобы сбросить меня с лестницы. Я приземляюсь на бедро, морщась. Он достает из кармана платок, вытирает лицо и спускается следом за мной, вновь обретя хладнокровие.
– В моем распоряжении есть много способов убедить тебя в своей правоте, – говорит он, – если понадобится, я применю силу.
Стражники наваливаются на меня, крепко хватают за плечи и поднимают на ноги.
– Я тебе ничего не скажу, – огрызаюсь я.
Он смотрит на меня отсутствующим взглядом, вся теплота и фамильярность исчезли. Я чувствую себя так, словно ножи вонзились в меня, пронзая глубже, чем любое оружие. Видеть его таким, холодным, расчетливым деспотом, еще больнее, когда это направлено против меня.
Я доверяла ему.
– Подождите, милорд, – бард быстро подбегает к краю подиума. В углу торчит обрывок ткани, оторванный от подола бардовского мундира, слегка подпаленный по краям и измазанный пеплом.
Я надеюсь, что они не знают достаточно, чтобы связать это с Раводом.
– Хм, – бард отдает обрывок Каталу. Он сжимает его в кулаке.
– Обыщите территорию. Сейчас. – Несколько бардов уходят немедленно, как только Катал набрасывается на меня. – Я дам тебе время подумать, – предупреждает он, – но не слишком много. Я не из тех, кто терпит такое предательство, Шай.
– Это вы меня предали! – я пытаюсь вырваться из рук охранников. – Вы говорили, что я вам как дочь! – я задыхаюсь от слов. – Вы заставили меня поверить… – я пытаюсь найти хоть какой-то признак сочувствия в его лице, хоть какое-то признание того, что он сделал. Он холодно смотрит на меня в ответ. – Неужели все, что вы мне рассказали, было ложью?
Он делает вид, что размышляет, его рот изогнулся в злобной улыбке.
– Катал – мое настоящее имя, – говорит он наконец.
Я бьюсь всем весом о руки, удерживающие меня, крича наполовину от боли, наполовину от ярости.
– Чем больше я тебе говорил, чем больше ты верила, тем больше это становилось правдой, – Катал пожимает плечами, – и в глубине души ты хотела именно этого, не так ли?
– Вы – чудовище, – мои слова скрежещут сквозь зубы.
Катал только закатывает глаза.
– Осторожнее, Шай. У тебя не так много времени, чтобы тратить его на борьбу.
– Что вы имеете в виду?
Его ответ – короткий кивок в сторону моих рук.
Мое сердце замирает, когда я смотрю на них. Кончики пальцев стали темными, болезненно синими, и вены начали проступать под кожей.
Болезнь.
Глава 28
С начала появляется ноющая тяжесть лихорадки. Затем ощущение, что тебя растягивает во все стороны на твердой, плоской поверхности.
Я изо всех сил пытаюсь сохранить сознание, когда меня куда-то кидают.
Я снова в лазарете? Я пытаюсь наброситься на кого-то, но мне удается лишь извиваться в крепкой хватке прижимающих меня рук.
Твердая, но удивительно нежная.
– Осторожно, не надо ее обижать, – говорит один из охранников.
Этот голос мне так же знаком, как и мой собственный. Даже в разгар нарастающей лихорадки я могу узнать его. Мне кажется, что я уже целую вечность не слышала его, но это безошибочно он.
