Оправдательный тон этого отчёта может настораживать и вызывать оправданное недоверие; но всё-таки и в нём слышны отзвуки каких-то старых конфликтов Голицына с коллегами по разведке.
Как бы там ни было, Голицын заявлял, что он расскажет страшную правду о реальном влиянии КГБ. И у него нашёлся преданный слушатель – Джеймс Энглтон.
Круг первый
О чём же рассказывал майор с дворянской фамилией? Сотрудники ЦРУ в своих отчётах описывали, что большую часть полезной информации они получили от Голицына в течение года после его перехода к американцам. Судя по их записям, данных было негусто.
Во-первых, Голицын очень подробно и поимённо описал состав советской резидентуры в Финляндии (даже рассказал о завербованной финке, работавшей в британском посольстве); эта информация была ценной и объёмной, но не сногсшибательной. Во-вторых, он помог установить личность советского двойного агента по кличке «Саша», работавшего в Берлине; им оказался Александр Копацкий – время от времени он выполнял заказы ЦРУ, но штатным сотрудником никогда не являлся. В-третьих, Голицын довольно смутно описал советскую работу по линии НАТО – у него был доступ к информации, поступавшей из резидентуры КГБ в Париже, но ничего конкретного (даже оперативных псевдонимов он назвать не мог). В-четвёртых, рассказал о некой секретной информации, которая поступила в Москву из ЦРУ и могла попасть только из самого руководства американской разведки. Ничего более конкретного он сообщить не мог.
После дополнительных проверок полученных данных в ЦРУ решили перевести бывшего советского разведчика в США: общий объём информации был невпечатляющим, сама она была достоверной – и это означало, что с Голицыным надо продолжать работать. Уже в феврале 1962 года начался новый раунд разговоров с ним – на базе ЦРУ в Мэриленде.
Энглтон следил за ситуацией с самого начала и сам общался с Голицыным. Тот же начал раскачиваться. Сначала он продолжал делиться расплывчатыми знаниями о советской работе по вербовке руководства НАТО, а также довольно подробными сведениями об организационных принципах работы КГБ – от вербовки до кураторства. Всё это было довольно познавательно для американских контрразведчиков, но в этом по-прежнему было крайне мало нового.
И в этот момент Голицын начал делиться более подробными историями. Считается, что о работе на советскую разведку Кима Филби, самого известного члена «Кембриджской пятёрки», сообщил именно Голицын. Впрочем, с уверенностью говорить об этом сложно: Голицын, по всей видимости, не знал ни оперативного псевдонима Филби, ни тем более его настоящего имени и должности. Всё, чем он мог поделиться – это информация, почерпнутая из его донесений и, возможно, какие-то представления о том, какую должность занимал агент. К тому же разоблачение Филби к началу 1960-х было уже и так делом почти решённым: внутри британской разведки было слишком много подозрений по поводу Филби, которые лишь укрепились в середине 1950-х, когда два его подопечных (тоже члены «Пятёрки») сбежали в СССР. Филби был выпровожен на почётную пенсию, а многие его бывшие коллеги посчитали это компромиссом – доказать работу на СССР было сложно, но вероятность её была крайне высока. И сообщения Голицына помогли подтвердить несколько нерешённых вопросов по поводу Филби и сложить весь пазл. После этого Киму не оставалось ничего другого, как сбежать в СССР, где он и жил до самой смерти, неумеренно выпивая и требуя, чтобы костюмы ему шил его любимый портной с Сэвил-Роу в Лондоне.
Раскрытие Кима Филби, члена знаменитой «Кембриджской пятёрки», с которым Энглтон был довольно долго знаком, сыграло значительную роль в укреплении взглядов шефа контрразведки на мир вокруг него. И, что немаловажно, это помогло Голицыну завоевать дополнительное доверие у шефа контрразведки ЦРУ.
Бывший майор КГБ решил не останавливаться на этом и развивать успех. Он рассказывал об агентах КГБ, засевших в Конгрессе США (что не могло не радовать Энглтона, который вообще считал Конгресс для себя и своей работы бо`льшим врагом, чем даже СССР), намекал на огромное количество советских агентов в Госдепе, руководстве Демократической и Республиканской партии, крупном американском бизнесе. Затем он потребовал, чтобы ему организовали встречу с президентом США Джоном Кеннеди. Но в руководстве ЦРУ сочли, что это нецелесообразно, однако решили, что встреча с Робертом Кеннеди вполне возможна.
В кабинете у брата президента Голицын вёл себя немного развязно: продолжал рассказывать об обступивших западный мир агентах КГБ и в какой-то момент предложил (едва ли не в ультимативной форме) организовать институт по борьбе с коммунистическими агентами с бюджетом в 15 миллионов долларов. Америке было не привыкать к борьбе с «красной угрозой» – различные комиссии, разоблачавшие людей, уличённых в «антиамериканской» деятельности, существовали ещё с 1930-х годов. Но давать карт-бланш на подобные действия подозрительному перебежчику никто не собирался.
Какое-то время Голицын попробовал пошантажировать американских политиков и спецслужбистов доступом к каким-то тайнам, о которых знал только он. Но это был слабый ход: ФБР потеряло к нему интерес, сочтя, что он будет рассказывать какие-то небылицы.
По сути, единственным верным слушателем в США у него остался Энглтон. Чтобы сохранить его расположение, Голицын убедил его, что все последующие беглецы из СССР будут провокаторами и двойными агентами. Это сыграло потом злую шутку с сотрудником КГБ Юрием Носенко (сыном бывшего советского министра тяжёлого машиностроения Ивана Носенко и знакомым убийцы Кеннеди Ли Харви Освальда): после того как он в 1964 году сбежал в США, его допрашивали и даже пытали, подозревая в том, что он двойной агент. Что, впрочем, не подтвердилось.
Подобные случаи заставляли относиться американских разведчиков со всё меньшим доверием к словам Голицына. Зато у него нашлись слушатели за рубежом.
Французский круг: «Мартель» и Хичкок
Рассказывая об агентах КГБ, пронизывающих западные государства, Голицын упомянул некого «крота», сливающего информацию о самых секретных планах НАТО – по всей видимости, какого-то высокопоставленного руководителя организации. Голицын не мог назвать ни его имени, ни даже примерного направления работы. Всё, что он знал (и в чём всё равно не был до конца уверен), сводилось к тому, что агент говорил по-французски.
О возможной утечке было доложено Кеннеди. Услышанное его так обеспокоило, что он решил обратиться напрямую к президенту Франции Шарлю де Голлю. Отношения США и Франции были в тот момент довольно напряжёнными и непростыми: де Голль воевал в Алжире и мечтал восстановить Францию в качестве полноценного независимого центра силы. Поэтому необходимость прогибаться под правила НАТО его утомляла – он регулярно выступал с критикой американской позиции. Кроме того, он предпринимал и практические действия – в начале 1962 года он приказал французской разведке пресекать работу британских и американских разведчиков во Франции.
Однако, если среди французских военных был предатель, он представлял угрозу всему западному военно-политическому блоку. Кеннеди от руки написал письмо с кратким описанием информации, полученной от Голицына, и отправил его со специальным посланником во Францию – тот должен был передать сообщение лично в руки де Голлю.
