Этой группе было плевать на то, что большая часть британских разведчиков были уверены в том, что обвинения против Уилсона несостоятельны и ничем не подкреплены; они обнаружили союзника в лице шефа контрразведки ЦРУ Энглтона и начали энергично копать под Уилсона.
Голицын покинет Великобританию летом 1963 года – об этом позаботится его патрон Джеймс Энглтон, который нуждался в майоре КГБ для подтверждения собственных страхов и опасений. Переезд Энглтон организовал элегантно – слив в британскую прессу информацию о том, что в Лондоне живёт высокопоставленный перебежчик Голицын; после этого Анатолию не оставалось ничего, кроме как вернуться в США (где, честно говоря, мало кто ему был рад кроме Энглтона).
Но посеянные Голицыным ростки паники со временем переросли в настоящую паранойю, которая влияла на политическую жизнь Великобритании ещё многие годы спустя. Небольшая группа офицеров контрразведки, уверенная в предательстве премьер-министра, саботировала нормальную работу Гарольда Уилсона. Нелояльные министру разведчики не только годами собирали досье на премьера и следили за каждым его шагом, не только сливали прессе и другим политикам конфиденциальную информацию, но, по всей видимости, как минимум дважды готовили государственный переворот.
Важную роль в их разработке играл лорд Маунтбеттен, дядя наследника престола принца Чарльза и последний вице-король Индии. Поддержку ему оказывали как консервативные круги – политики, предприниматели и медиамагнаты, – так и левые. Уилсон отчасти понимал, что происходит, и потому никогда не чувствовал себя в безопасности. Он знал, что его разговоры – как частные, так и рабочие – прослушиваются спецслужбами; он не доверял даже ближнему окружению и вынужден был постоянно балансировать между публичными ожиданиями от деятельности правительства и смутными, тайными намерениями части политического истеблишмента.
Лишь спустя годы после окончания премьерства Уилсона станет известно, что все проверки разведчиков не смогли найти хоть сколько-нибудь убедительного свидетельства сотрудничества премьера с КГБ. Всё, о чём говорил Голицын, было сомнительным рассказом: в архивах КГБ имя Уилсона встречалось – во время поездки в СССР в 1940 году в составе торговой делегации он общался с советским дипломатом и сотрудником спецслужб, и информация об этом разговоре сохранялась в архивах советских спецслужб; вот и всё сближение Уилсона с советской агентурой.
А Голицын, запустивший эту лавину, вернулся в США. Несмотря на то что врачи и психологи, общавшиеся с ним, сигнализировали в своих отчётах о том, что доверять ему попросту опасно. В одном из документов сообщалось, что «в обмен на принятие и поддержку со стороны ЦРУ Голицын делает заманчивые и интригующие заявления. Хотя очевидно, что информация о Гейтскилле и Уилсоне далека от реальности, у рассказов Голицына могут быть далеко идущие последствия». Но Энглтона все эти сигналы мало интересовали – он хотел продолжать работу с Голицыным, используя его для разоблачения врагов, пробравшихся внутрь ЦРУ.
Новые «кроты», новая охота
Каждое новое заявление Голицына приводило к новому витку охоты на затаившихся двойных агентов. Высказывания майора КГБ воспринимались некритически, а Энглтон, набравший очень серьёзный аппаратный вес, готов был начинать охоту на ведьм чуть ли не по одному слову Голицына.
Перебежчик решил, что наступило самое время для того, чтобы начать думать по-крупному – и заявил о том, что большая часть руководства ЦРУ тоже завербована КГБ, равно как и руководство крупных и важных резидентур. Голицын сыпал именами: заместитель руководителя MI5? Агент! Глава миссии ЦРУ в Мексике? Агент! Убийца Кеннеди Ли Харви Освальд? Завербован в Минске (причём наверняка не обошлось без «фальшивого» перебежчика Юрия Носенко). Руководитель департамента ЦРУ по советскому направлению? Агент и предатель!
Энглтон начал настоящую охоту. Он запускал всё новые и новые проверки агентов ЦРУ, подозревал всех и каждого – и, что самое поразительное, начал доверять Голицыну настолько, что показывал ему совершенно секретные внутренние документы ЦРУ с важной информацией о работе управления.
Для многих американских разведчиков такая зацикленность Энглтона на измене стала проблемой. Например, шеф контрразведки был убеждён, что офицер разведки Вася Гмиркин – сын белогвардейского офицера, родившийся в Китае в 1926 году – был советским агентом. Гмиркин им не был – наоборот, придя на службу в ЦРУ в 1951 году, он довольно быстро стал одним из наиболее успешных молодых офицеров и достиг больших успехов в оперативной работе на Ближнем Востоке. Но в глазах Энглтона на него падало подозрение – и хотя Гмиркин неплохо сблизился с самим Голицыным, его продвижение по службе застопорилось, шеф контрразведки всячески не советовал давать ему новые назначения.
От подозрения не был защищён никто. Аверелл Гарриман, бывший посол США в СССР, был заподозрен в работе на советскую разведку; Голицын сообщал, что его оперативный псевдоним «Динозавр», причём вербовка была связана с тем, что советские спецслужбисты шантажировали Гарримана – якобы у того был сын от некой москвички.
Всему советскому отделу ЦРУ во второй половине 1960-х – начале 1970-х годов пришлось несладко. В нём работало много опытных сотрудников, блестяще владевших русским и закалённых оперативной работой. Но после слов Голицына на них всех была брошена тень обманщиков и потенциальных предателей; к тому же перебежчик из КГБ раз за разом повторял, что все остальные сотрудники КГБ, которые последуют его путём и перебегут, будут провокаторами. На практике означало, что все советские агенты, завербованные ЦРУ – потенциальные дезинформаторы, поэтому доверять оперативным сведениям не стоит.
Фактически это парализовало работу всего советского отдела: он не мог осуществлять операции, каждый его шаг подвергался суровой критике со стороны контрразведки, а данные, добытые с большим трудом, не рассматривались всерьёз. Главу резидентуры ЦРУ в Москве убрали с должности и отправили протирать штаны на Тринидад, где не происходило ровным счётом ничего. Вся работа советского отдела в начале 1970-х сводилась к постоянным проверкам и перепроверкам сотрудников ЦРУ – причём наводки для проверок давали, конечно же, Энглтон и Голицын.
В какой-то момент одержимость Голицына проверками собственных сотрудников начала переходить все разумные границы. Он стал отдавать абсолютно незаконные приказы о прослушивании и слежке за обычными гражданами, которых он по тем или иным причинам считал потенциальными агентами. В ЦРУ были обеспокоены происходившим и начали внутреннюю проверку деятельности Энглтона. Офицеры, занимавшиеся ею, применили в работе вполне себе «энглтоновский» метод работы: если двойные агенты и провокаторы рассредоточились по всему государственному аппарату, то почему шеф-контрразведки не может быть одним из них?
Крушение Энглтона неразрывно связано с финалом политической карьеры президента Никсона, чьи амбиции были полностью уничтожены Уотергейтским скандалом, который, в свою очередь, вытекал из-за нелегальной слежки за политическими оппонентами и возможной политической коррупции. Точку в карьере Энглтона тоже поставило журналистское расследование: автор The New York Times Сеймур Хёрш опубликовал материал о том, как Энглтон организовывал слежку за антивоенными и другими протестными активистами. В атмосфере американской политической жизни после Уотергейта подобные обвинения были достаточными для того, что похоронить карьеру публичного политика и тем более кадрового разведчика.
