– Как ты убрал с себя метку Смерти? – трясёт посохом маг Воздуха.
– Он говорит, что он ничего не делал, – передаёт им мои слова Пламя. – Он лишь хотел, чтобы Скверна его не замечала.
Маг Воды толкает мага Воздуха и спрашивает:
– Это, случаем, не Скрыт?
– Да, Бродяга знает, что это! Я такое только у Старого Мамонта и у Сумрака и видел! – горячится маг Воздуха. – Немой, в конце концов, кто ты?
Я пожимаю плечами. Ребята, если бы я сам знал!
– А как ты это сделал?
Я вновь пожимаю плечами. Ребята, если бы я сам знал, то не стал бы от вас скрывать, мамой клянусь!
– Проклятие, как не хватает Разумника! – воскликнул маг Огня.
– Эк, ты махнул, Брат! – усмехнулся маг Воды. – Может, тебе ещё и Звезду Старого?
– Было бы неплохо! – насупился маг Огня.
– Его бы Брусу Чану показать, – задумчиво говорит маг Воздуха, прищурившись и внимательно рассматривая меня. – Слушай, Немой, а ты не согласишься проследовать за нами? Для обследования. Мы заплатим.
Мотаю головой. И Лилия подключается:
– Этот человек нанят. А я спешу, уважаемые. У меня ребёнок болен, страж помирает, а Живчик не будет ради какой-то Властительницы Порубежья изменять свои планы! Сколько нас, а он – один! Потому долго мы будем топтаться тут? Пока не осквернеем?
Маги, бросая взгляды, полные сожаления и досады, поспешили к цели нашего пути. С каждой минутой Скверна сгущалась. И вот мы нашли то, что искали. Источник Скверны. И родник. Именно из родника, вместе с особой водой, истекала Скверна.
– Мёртвая вода! – ахнула Пламя. Все выливали воду из бурдюков, подставляли их под родник.
А я стал раздеваться. Плевать на стеснения, плевать на всё!
Разделся сам, стал избавлять от покрывал и бинтов бессознательного бойца.
Раньше его звали Суслик. Так его называл Пад. За характерный прикус верхних передних зубов и присвистывание при разговоре. Теперь-то с ним всё в порядке. Передние зубы выбиты, теперь – не присвистывает. Совсем молчит. И почти не дышит. Вот так вдвоём и заходим в студеную лужу, куда стекала вода из этого скверного родника.
Видя это, к озерку мёртвой воды устремились и Лилия с Падом, но бойцы Красной Звезды перекрыли им путь, не пустили. И весьма напрасно я не заметил этого! Вода сковала тело жгучими ледяными оковами. Набираю воздух в грудь, зажмуриваюсь, окунаюсь с головой, окуная и Суслика. Только после этого меня начинает бить озноб. Всего – с головы до ног. И раненый стражник бьётся в моих руках. С большим трудом выхожу из воды, опускаю заходящегося в агонии бойца на землю.
Он даже открыл глаза, осмотрел нас всех, хрипло и тоскливо взвыл. И – умер.
Проводив его душу глазами, взвыл и я. Я убил его. Я! Хотел спасти – и убил. Уже второго. Хотел, как лучше – получилось как всегда! Потому и выл, что получается у меня только убивать. Только смерть я несу! Только смерть!
– Почему вы не сказали?! – кричала Пламя. Смелая девочка.
– Никто никогда не использовал мертвую воду – так, – пожал плечами маг Воды. – Откуда нам знать? Немой же живой?
– Мёртвая вода не лечит, – добавил маг Воздуха, – а лишь заращивает раны. Не исцеляет, а лишь ускоряет восстановление. У вашего стража, властительница, слишком много было серьёзных ран. На их заживление у него просто не хватило жизненных сил. У нас, к сожалению, нет живой воды. Это бы спасло его.
И я снова взвыл. И побрёл к своим вещам. Пад, увлечённо заливающий свои раны мёртвой водой, видя, что я не в себе, заткнул бурдюк, крикнул мне, потом догнал, схватил за руку, указывая на тело боевого товарища:
– Тут очень скверно! – говорит он. – Переродится! Избавь его от такой судьбы.
Смотрю на Лилию. Она – хозяйка этого тела. Ей решать. Девочка разбинтовала руки барыне, заливает водой из этого неправильного родника. Лилия глазами зовёт меня. Иду, как был. Мне так хреново на душе, что как-то стало не до стеснений и приличий. Женщина отсылает девочку прочь. А сама на ушко у меня спрашивает: надо ли ей подмыться этой водой. Уж очень она не хочет понести от тех насильников. Мотаю головой. Категорически мотаю головой. Можно, конечно, и так сделать. Только это будет на совсем и навсегда. А может, и не будет. Оказалось, что чутью моему верить нельзя категорически. А женщина разрыдалась. С какой надеждой она смотрела на меня! И как я не оправдал её надежд!
На бойцов Звезды не смотрю. Я их почти ненавижу. Высокомерные ублюдки! Опыт они ставили! Бабу и Пада не пустили, а нас с Сусликом – на эксперимент!
Всегда приятнее винить кого-то, а не себя. Причём тут эти бойцы? Моя вина! Я – убийца!
Беру штык, иду к телу. Пронзаю его в сердце. Да так, на коленях, и остаюсь, с ножом в руке, с прахом Суслика, прилипшим к мокрой коже. Слёзы пробивают дорожку по лицу от глаз к щекам.
Некого винить. Во всём и всегда виноват ты сам. Только ты сам.
Все уже собрались, меня ждут. Жестом подзываю Пада, показываю на свой нос, показываю, чтобы ударил, отсюда – сюда. Бьёт. Вспышка боли и пламени в глазах и голове. Падаю. Слёзы, сопли, кровь, звон и тошнота. Пытаюсь на ощупь вправить нос. Чьи-то руки, – а женские руки были только одни, – убирают мои руки, со скрежетом костей и невыносимой болью ставят нос на место, ведут меня, ослепшего от слёз и боли, к луже, окунают в лужу голову. Боль мгновенно ушла. Лилия смотрит на моё лицо, утирает его подолом своего платья, пальцами осторожно шевелит нос, кивает:
– Пошли! В Скверне не следует задерживаться надолго! Особенно детям!
И только тут мне становится нестерпимо стыдно – я же совсем голый! Страшный, изуродованный корявый полутруп… Деревенского дурачка. Никаких шансов! Даже призрачных.
Глава 5
С утерей бойца скорость нашего передвижения возросла. Потому как мы вдвоём с девочкой как раз весим, как Суслик. Ну она – ребёнок ещё, не отличающийся упитанностью, я вообще по теловычитанию мало чем от бродяги костяного отличаюсь. Рёбра так натягивают кожу, что чётко можно пересчитать, сколько раз эти рёбра были сломаны. А усиленная регенерация сожрала последние остатки плоти. Потому как жира на этих боках и не было никогда.
Едем все вместе, но – молча. Ну, я само собой. Немой же. Девочка вообще побаивается барыню. Ну а Лилия отрешённо смотрит вдаль, автоматически баюкая ребёнка. И так – до вечера.
На ночёвку не останавливались, а поддали газу. (Причём тут газ? Сам не знаю. Никто же не вонял.) Потому как рядом был какой-то город, к нему спешили, выбившись из графика этим истоком мёртвой воды.
Город… Не впечатлил. Мне казалось, город – это что-то более масштабное. А не пара десятков дворов, обнесённых заборами и насыпями. Но своим впечатлениям и ощущениям я уже не верю. И себе не верю. Я – лишь смерть. Всё, чего я касаюсь – умирает. Я – проклятие.
