Стоял конец марта, было страшно холодно. На полях еще не сошел снег. Нун мог бы спокойно спать в отапливаемой хате, тем более что ему постоянно предлагали — он очень вырос в глазах бандитов после того, как рассказал, что написал книгу. Но он ни за что не променял бы свой рай под звездным небом на простое тепло.
В сарай Анатолий попал совершенно случайно — брал в нем какие-то инструменты и вдруг увидел топчан. В тот же день он освободил топчан от мусора, немного убрал и в самом сарае и сказал, что теперь будет спать здесь. Ему принесли тулуп на козлином меху — боялись, что пропадет, сгинет от воспаления легких такая ценность. И, к своему удивлению, он прекрасно ужился на своем топчане и не только не простудился от холода, но и почти не чувствовал его, с наслаждением погружаясь в свои мысли. Просто лежал и думал, где находится его дом.
Где то место, последний приют, который примет его израненную душу? Где никто не помешает ему жить, он сможет делать то, что он хочет, и ему простят, что он слишком сильно отличается от всех остальных?
Когда-то он стремился уехать из этой страны, потому что ему не хватало воздуха, он буквально задыхался среди каменных джунглей пустых городов, где ходили строем под одну и ту же музыку, подчиняясь вездесущему кукловоду из центра. Во всем этом действительно была правда — но не до конца.
На самом деле Нун хотел уехать, потому что хотел постоянно носить свое собственное лицо, не снимая его по прихоти какой-то нелепой цензуры. Он мечтал быть не еще одной единицей из безликих каменных городов, а самим собой, человеком, который умеет так тонко чувствовать в этом мире, что способен передать другим окружающие его краски.
Именно в таком месте, которое позволило бы ему эту роскошь — жить в согласии с самим собой, — был бы его дом. И больше всего на свете он мечтал увидеть это место. Открыть свой путь домой.
Звезды утешали. Они были благосклонными слушателями этой безумной и бездонной надежды, питающей его. Он говорил с ними беззвучно, рисуя собственным воображением ослепительные краски своего мира, хотя его переполнял целый океан слов, каждое из которых обладало удивительным и удивляющим смыслом, понятным для всех. И вопреки всему он точно знал, что рано или поздно покинет мир, где существуют только два цвета — белый и черный, покинет, чтобы окончательно найти свой путь домой.
Но для этого необходимо было выжить. Это было самой важной задачей, самой главной целью. И это у него получалось. С каждым днем голова его болела все меньше и меньше, пока постепенно не прошла совсем. И тогда ее заняли другие мысли.
В тот первый день, когда Нун узнал, что банда занимается грабежом евреев, пытающихся нелегально, контрабандным способом выбраться из этой страны, он чуть не сошел с ума от отчаяния и ужаса. Он все время думал, что обязательно себя выдаст — хоть словом, хоть взглядом провалит свой единственный шанс на спасение.
Поэтому тогда после слов Толяна он схватился за голову и почти упал на кровать.
— Ты чего, братан? — перепугался Жмых.
— Извини, брат, — застонал Нун. — Голова закружилась, все как в тумане…
— Да… Здорово тебя по черепушке стукнули. И потом еще добавили. Ну ничего, доктор разберется.
Банда стала собираться к вечеру. С ужасом Анатолий увидел, что она большая — восемь человек. Жили они все в разных местах, но эта лачуга в Бурлачьей Балке была чем-то вроде их штаб-квартиры. Разного возраста и внешности, все они вызывали у него одно только чувство — дикое отвращение. Но, сославшись на боли в голове, Нун мог кривиться сколько угодно — гримасы были позволены тому, кто был на волосок от смерти.
Однако к нему отнеслись нормально. Он ждал настороженности, но ее не было. Слава о его подвиге — о том, что он завалил мента, мусора, уже расползлась в определенных кругах. Милиционер, однако, не умер. Из разговоров бандитов Анатолий понял, что машину нашли возле оврага, а водителя в тяжелом состоянии отправили в больницу. Про себя он выдохнул — неизвестно, как бы он жил дальше, зная, что убил человека.
Так же он понял, что их страшно позабавил этот случай: впервые за все время сидевший по политической статье пытался сбежать из-под конвоя, замочив перевозчика. Для мира, где насилие было нормой жизни и правилом поведения, это было невероятным. Ведь по политическим статьям сидели в основном интеллигенты — презрительно обесцененные властью культурные люди. А воспитание, культура, достоинство никогда не позволяли им постоять за себя.
Поэтому Анатолий вызывал некое удивление — как редкий экспонат. К концу дня бандиты стали называть его братаном, в их мире это означало высшую степень доверия.
К вечеру они собирались с добычей. Когда перевозчиков не было, занимались гоп-стопом — грабили случайных прохожих и дорогие автомобили.
Как Анатолий понял из разговоров, особым шиком было остановить дорогую машину — любым способом. Для этого можно было просто подсесть к водителю в качестве пассажира, если тот был готов остановиться, или же сыграть в ДТП, когда один бандит ложился на дороге, вроде бы сбитый машиной. Если автомобиль останавливался, и шофер выходил, остальные выскакивали из кустов. Кроме того, часто грабили в поездах.
Словом, банда была крепко сбитой и профессиональной. Большинство ее членов отмотали не один срок. Это были опасные, закаленные в боях и на зонах гастролеры, для которых не существовало ни морали, ни правил. И Нун сразу же, в самый первый момент, прекрасно понял, что его просто уничтожат, прикопают без следов, посмей он вякнуть что-нибудь против.
Самым опасным было то, что чувство страха было бандитам неведомо, и о страшном, опасном они говорили со смехом, смакуя самые отвратительные подробности «дел», вспоминая детали и безмерно гордясь собой.
Говорили, естественно, на жаргоне. Поначалу тонкое ухо Нуна резали отвратительно грубые, безграмотные слова. Некоторых он вообще не понимал. Но постепенно догадался, о чем идет речь.
Сказать по правде, он так и не понял, зачем они его спасли, почему не оставили умирать там, во рву. С такой травмой головы смерть наступила бы скоро. Однако бандиты не только спасли его, достав из глубокого оврага, но еще и лечили и почти приняли в свои ряды.
Тогда, в первый день, лежа на кровати, Анатолий с огромным интересом вглядывался в их лица, по чертам и шрамам пытаясь догадаться, через что кто прошел. И одно было общим у всех — глаза. У всех у них были какие-то свинцовые глаза. Прожженные, как будто просматривающие сквозь металл и картон мельчайшие детали. Так Нуну казалось все время, пока он наблюдал за ними. Бандиты, понаблюдав за ним, через какое-то время полностью расслабились.
На столе разложили дневную добычу — в основном бумажники, кошельки. Вслух громко обсуждали содержимое. Анатолию было страшно интересно, что еще, кроме жажды наживы, связывает между собой членов банды и удерживает их в этой дыре.
Особенно поразил его красивый черноволосый парень с яркими, чувственными чертами лица. Он сразу подумал, что против такого не устоит ни одна женщина.
