Свои предложения в лице Владимира Семичастного внес и КГБ. Тогда же беспротокольным способом и установили цифру — не более 1500 человек в год. Это напоминало обязательство Кремля выпускать людей по плану-разверстке, как было заведено и к чему привыкли. Но как выполнить этот план в стране, где по переписи живет 2 миллиона 266 тысяч 334 человека еврейской национальности? Это было совершенно непонятно.
Трудно вспомнить какое-то другое решение советского руководства, которое бы пересматривалось так часто, как решение по эмиграции в Израиль — квота на отъезжающих то падала, то росла, а временами и совсем отменялась. Потом снова возникала — уже на более высоком уровне. Ну а пока принятое решение оставалось государственной тайной особой важности.
Президенту Израиля Залману Шазару был послан официальный ответ: «В связи с посланием Его Превосходительства Президента государства Израиль Залмана Шазара от 24 июня на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР А. И. Микояна относительно выезда на постоянное жительство в Израиль советских граждан для воссоединения со своими семьями поручено сообщить следующее.
Президенту, вероятно, известно, что в течение 1963–1965 годов советские органы власти дали разрешение в установленном порядке на выезд в Израиль полутора тысячам советских граждан. Разумеется, советские компетентные органы власти и в дальнейшем будут рассматривать в духе гуманности подобные просьбы советских граждан, придерживаясь действующего в СССР законодательства и правил выезда за границу».
О квоте не было ни слова: наверху боялись утечки информации и мирового общественного резонанса, который, несомненно, последовал бы за этим.
Первые итоги были подведены к зиме 1967 года. Их доложил ЦК тот же главный кагэбист страны Владимир Семичастный. Картина вырисовывалась очень интересная. Приорететными областями для «этнической санации» были определены Западная Украина, Северная Буковина, Закарпатье и Прибалтика, то есть те регионы, которые отошли к СССР по пакту Молотова — Риббентропа. Прибалтика при этом проблемы не представляла, но с мнением украинских товарищей приходилось трепетно считаться, ведь костяк политбюро составляли кадры из украинской партийной организации.
Это были прежде всего Л. И. Брежнев и А. Н. Подгорный. Тот же Владимир Семичастный до переезда в Москву при Сталине возглавлял украинский комсомол. Голос первого секретаря ЦК Компарии Украины Петра Шелеста тоже звучал весомо, с ним приходилось считаться.
Интересно, что украинскому филиалу КПСС, единственному, кроме большой КПСС, разрешалось называть свое руководство Политбюро. И теперь выходило, что терять граждан еврейской национальности предстояло Украине. Тут же возникал вопрос: если выпускают евреев, почему нельзя сделать квоту на выезд в Канаду украинцев? Словом, вопросов было много, и вопросов очень неприятных. Появились ограничения на выезд: так было запрещено выпускать тех, кто имел доступ к секретам, состоял на воинском учете, был ценным специалистом и имел детей школьного возраста.
А в феврале 1967 года появилась следующая новость: Политбюро повысило квоту до 5000 человек в год. Сформулировано это было так: «с целью противодействия вражеской пропаганде, освобождения от националистически настроенных лиц и религиозных фанатиков, а также создания оперативно выгодных для нас условий».
Но как объяснить нюансы разрешенной эмиграции партийному активу на местах, где уже начался глухой ропот? В ОВИРах, выездных комиссиях райкомов, в первых отделах НИИ росло недоумение. Так кого выпускать и сколько? В итоге чиновники попросту перестали разрешать выезд вообще. То есть можно сказать, что аппаратчики на местах саботировали решения партии и правительства по национальному вопросу. Чтобы сохранить свое кресло, чиновники играли в саботаж.
В конечном счете Политбюро констатировало провал своего решения: стало ясно, что местными органами квота реализуется не в полной мере. Получается, Политбюро ЦК КПСС разрешает выпускать желающих уехать, а бюрократия на местах поступает по-своему. Но даже в узком кругу на пленуме ЦК КПСС признаться в такой управленческой беспомощности было неловко. И уж тем более советскую пропорцию — одного выпустили, троим отказали — нельзя было никому объяснить. И тогда в руководстве поступили самым советским образом: сделали вид, что проблемы вообще не существует. Замалчивать возникающие проблемы там умели виртуозно.
Сколько же лиц еврейской национальности планировали отпустить за кордон? По первоначальным расчетам, из СССР могли эмигрировать 80–100 тысяч евреев из двух с лишним миллионов. С учетом четырех — пяти тысяч в год эта программа заняла бы 20 лет.
На самом деле планирование на 20 лет для СССР не было такой страшной цифрой — здесь на десятилетия планировали многое — от победы коммунизма при Хрущеве до Продовольственной программы при Брежневе. По части эмиграции евреев в Израиль также все продумывалось, но в советских традициях: пока старались не упустить из вида ни одной мелочи, всплыли нежелательные последствия стратегического характера.
К примеру, ожидалось, что на Запад хлынет материал для антисоветской пропаганды. Учитывался и риск утечки «секретов». Ждали, что станут нарастать эмигрантские настроения среди немцев, армян, прибалтов. Ведь и правда: почему гражданам еврейской национальности дают квоту, а у граждан армянской или немецкой национальности такой квоты нет?
Все это были плановые минусы. По мере того, как они выявлялись, в борьбу включалось КГБ. Спецслужбы раскрывали «сущность сионизма», изо всех сил боролись с «сионистскими организациями», через средства массовой информации сообщали о несчастной нищенской жизни эмигрантов за границей, публиковали их письма и просьбы о возвращении в СССР…
Но главная ставка в вопросе эмиграции делалась, конечно, на плюсы. Расчет был такой: будем выпускать не только стариков, но и молодежь. Молодые там не смогут найти работу, поэтому возможны массовые беспорядки, бунты и недовольство западным строем.
И наконец, был главный козырь, о котором в первую очередь думали, естественно, в КГБ. Расширение канала выезда в Израиль позволило бы значительно усилить разведывательные возможности за рубежом. В том числе — в странах главных идеологических противников. Иными словами, в проектах решений Политбюро закладывалась возможность при остановке в Вене не следовать дальше в Израиль, а прошмыгнуть в США, Канаду, Францию или в Англию.
Все эти аргументы были представлены вместе с предложением свести все изложенное в некое единое целое в виде «закрытого письма» и довести директиву до аппарата на местах в установленном порядке. Предложение, однако, не прошло. Из Киева идею заблокировал Петр Шелест, который заметил: «Считаю, что письмо писать не надо, так как его могут истолковать против нас. Надо просто дать указание соответствующим органам». Так и решили.
Однако корни явления, называемого «еврейским движением на выезд в Израиль», были не только национальными, они были социально-экономическими и политическими. Ведь уехать стремились ученые, люди искусства и квалифицированные специалисты, которые страдали в СССР от отсутствия творческой свободы, да и вообще свободы, от того, как низко оценивается их труд. Уехать хотели рабочие — тоже из-за плохой оплаты труда и из-за невозможности легально бороться за улучшение своего материального положения. Уехать пытались люди, желающие заняться бизнесом, что было нормально в свободном мире, а в СССР приравнивалось к преступлению и грозило тюрьмой.
