— Если это естественная смерть, а не доведение до смерти, — не удержался Емельянов.
— Это еще надо доказать, — пожал плечами Жовтый, — а доказывать должен не ты.
— Почему ты так отреагировал на это дело? — перебил начальника Константин, впрочем, не испытывая чувства вины. — Почему главврач санатория тебе стучит и почему ты взъелся на мою работу со свидетелями? Ну подумаешь…
— Потому, что когда мой лучший оперативник демонстрирует такую тупость, я просто не могу это вынести! — вспыхнул Жовтый.
— Чушь, — Емельянов пожал плечами, — ты отреагировал так потому, что это спецоперация, а я в нее влез.
В воздухе повисло такое плотное, напряженное молчание, что казалось, его можно было резать ножом. Первый не выдержал Жовтый:
— В общем, так, Емельянов. С этого дела я тебя снимаю, и этим ты больше не занимаешься. Вообще. Совсем. Ни под каким видом!
— Это приказ сверху? — Константин прищурился.
— Считай как хочешь! — отрезало начальство. Емельянов видел, что Жовтый даже вспотел. И все время, как нервная женщина, хрустел пальцами. Невозможно было на это смотреть.
— Значит, спецоперация, — вздохнул он, — ты бы хоть признался…
— Нарвешься, Емельянов, — процедил сквозь зубы Жовтый.
— Хорошо, допустим, я не занимаюсь. А другой влезет и все это откроет. Что тогда?
— Не влезет, — Жовтый прищурился, — этим делом никто больше заниматься не будет. Сказано все свернуть и отдать в другое ведомство.
— Значит, расследование будет под эгидой КГБ, — Емельянов хохотнул. — Ну вот ты мне скажи, между нами… На фига они взорвали дом?
Жовтый выскочил из-за стола, как игрушечный чертик из коробочки, и принялся расхаживать по кабинету.
— Не знаю, Костя, — как-то нехотя огрызнулся он, — и даже знать не хочу. От таких дел надо держаться подальше. И не вникать в подробности.
— Скажи правду — тебе поручили отстранить меня от этого расследования? — спросил Емельянов. — Из КГБ лично тебе позвонили?
— Ну, в общем… да.
— Я уже все понял. Значит, прав был инженер, когда сказал, что это теракт.
— Ох, молчи! Молчи как рыба! Ты же всех нас погубишь? Зачем все это?
— Я понимаю, — Емельянов поднялся с места. — Обещаю тебе не лезть на рожон. Но остановиться я уже не смогу.
— Учти — один твой промах, и я больше не буду тебя прикрывать, — Жовтый стал очень серьезным. — Мне не дадут.
— Это я уже понял, — Емельянов направился к двери. Он ждал, что Жовтый окликнет, остановит его. Но он не остановил. Сжав кулаки, Константин выскочил из кабинета.
К себе он забежал ровно на пять минут. Поднял телефонную трубку и позвонил своему школьному другу Диме Мацкуру, который работал журналистом и часто получал информацию прямиком из Москвы. Конечно, это не означало, что он ее печатал. Цензура в газетах была железной. Но в курсе всех происходящих событий Дима был всегда. После этого Емельянов снова поехал на Пролетарский бульвар, в санаторий Чкалова.
Стоило немного побродить по санаторию, поговорить с разными людьми, как он вычислил медсестру, которая проводила двух мужчин в комнату к инженеру.
Она оказалась молоденькой и хорошенькой. Звали ее Аля. Дождавшись окончания рабочего дня, Емельянов повел ее в кафе.
Пустив в ход все свое очарование, а Константин умел обаять свидетельницу, когда это было нужно, он узнал следующее. К инженеру в тот роковой вечер пришли двое коллег по работе. По словам Али, они сказали, что работают вместе с ним на одном заводе.
— Они были похожи на инженеров? — Емельянов всегда поражался наивности людей, готовых поверить во все что угодно.
— Да, очень приличные, вежливые. Хорошо были одеты, — очевидно, наивная Аля оценивала людей исключительно по одежде. — Ой, я совсем забыла! Один же из них представился, сказал мне свою фамилию, чтобы я инженеру передала.
— Как, как его фамилия? — загорелся Емельянов.
— Печерский, — невозмутимо глядя ему в глаза, сказала Аля. — Он назвал мне свою фамилию — Печерский. Я еще так хорошо ее запомнила, такая красивая…
Емельянов просто подавился белым вином…
Аля явно рассчитывала на большее, но Емельянов даже не собирался проводить ее домой. Разом потеряв к ней всяческий интерес, он расплатился по счету, выбежал из кафе и тут же забыл о ее существовании.
Одним из преимуществ служебного положения Емельянова было то, что он смог установить у себя дома личный телефон. Стоило это немало нервов и неприятных минут бюрократических пререканий, но из этой борьбы он вышел победителем.
Дело того стоило. Теперь на крошечной тумбочке в прихожей стоял красный телефонный аппарат — восторг и радость Емельянова — и пугал своим звоном котов.
Дима Мацкур позвонил около полвины двенадцатого ночи.
— Ты стоишь? Сядь! — с энтузиазмом начал он. — Информация просто невероятная! Я выяснил то, что ты просил.
— И как? — оживился опер. — Раньше были такие взрывы домов? Что ты нашел?
— Не просто были! Я нашел взрыв, который в точности похож на твой. И ты не поверишь, когда все это произошло! Прямо в этом году, меньше трех месяцев назад!
— Да ты что! А почему у нас в газетах ничего не было? — опешил Емельянов. В ответ на это Мацкур только расхохотался. И повесил трубку.
К девяти утра Емельянов был уже в редакции у Димы. Кабинет друга на восьмом этаже нового высотного здания представлял собой небольшую клетушечку с постоянно раскрытым окном. Сколько Емельянов помнил, в этом кабинете вечно толпился народ. Дима был очень общителен — как настоящий журналист. Но сейчас кабинет напоминал пустыню. Несмотря на это, опер тщательно закрыл за собой дверь.
— Читай, — Дима протянул ему листки, отпечатанные на машинке. — Это секретная информация, не для печати. Печатать нельзя ни в коем случае! Но мне удалось раздобыть ее по своим источникам. Я специально для тебя это сделал!
Не веря в такую удачу, Емельянов углубился в чтение.
Крупнейшая по количеству жертв катастрофа, вызванная взрывом бытового газа в жилых помещениях, стала одной из самых тайных, секретных страниц советской истории. Подробности этого страшного дела не публиковали в СМИ, скрыли от общественности. А тех, кто знал об этом по долгу службы, заставили молчать. Документы об этом взрыве хранились в КГБ под грифом «совершенно секретно».
Однако кое-что все-таки смогло просочиться наружу — для тех людей, которые были близки к кремлевским кругам. Разглашая подробности об этом деле, журналист серьезно рисковал и даже совершал должностное преступление.
Речь шла о взрыве, который произошел зимой 1967 года в Москве, в доме № 77 по Садовнической улице. Здесь, на острове между Москва-рекой и Водоотводным каналом, произошла техногенная катастрофа, которая унесла жизни почти 150 человек.
