— Говори, — Стеклов повернул к нему лицо без очков, — ты ведь посоветоваться пришел. Говори.
И Константину вдруг стало страшно под взглядом этих невидящих глаз.
— Мне страшно, — произнес он вслух и сглотнул горький комок в горле.
— Я знаю, — спокойно, без тени насмешки кивнул Андрей.
— Ты сталкивался с таким, что… Сколько трупов можно скрывать? Ну вот сколько трупов можно скрыть реально, чтобы никто не стал прикапываться… Или списать на несчастный случай… Я говорю, наверное, абсурдно, ты не понимаешь…
— Понимаю, — Стеклов кивнул, — продолжай.
— Вот сколько — десять, двадцать? А если больше?
— Да сколько угодно, — Андрей вздохнул. — Однажды мне пришлось столкнуться с таким в одной воинской части. Проводились секретные испытания, и снаряд попал в жилой дом. Тогда скрыли смерть семидесяти человек! Понимаешь? Семидесяти! После этого я неделю не мог заснуть.
— В жилой дом… — повторил Емельянов.
— Есть одна важная вещь, — помолчав, продолжил Стеклов. — Ты сам знаешь это, не хуже меня. Ты ведь работаешь в такой системе. И никуда не денешься, будешь работать. В Советском Союзе раскрываемость не нужна. Нужно только снижение цифр. Поэтому будут врать и скрывать трупы. И если надо много — значит, много.
Емельянов залпом выпил вино. Не сдерживая себя, резко поставил бокал на стол. Андрей, словно читая его собственные мысли, высказал вслух то, что так мучило Константина долгое время.
— Что это было? — спросил. — Говори уже!
— Жилой дом. Но это был не взрыв газа. Ну совсем не взрыв газа… — И слова вдруг полились из Емельянова потоком. Он все говорил, говорил и говорил…
За все это время Андрей ни разу не перебил Емельянова — он понимал, что тому необходимо выговориться. В первую очередь. Ну и Емельянов говорил так, как не говорил никогда.
До конца дослушав его без единого вопроса, Стеклов нахмурился:
— Как, ты сказал, его фамилия, Печерский? Снова?
— Да, — Емельянов отвел глаза.
— И ты теперь твердо считаешь, что это диверсия против советской власти? — краешком губ улыбнулся Андрей.
— Он работал на фашистов, — твердо произнес Емельянов.
— Так странно… — Стеклов улыбнулся уже откровенно. — Стоит тебе только произнеси фамилию Печерского, как ты начинаешь меняться на глазах. Почему? Ты настолько ему завидуешь?
— Если бы ты не был моим другом… — мрачно протянул Емельянов, — ты знаешь, куда бы я тебя послал?
— Знаю, — Андрей продолжал улыбаться. — Между прочим, это очень ценное умение — иногда уметь посылать людей. Особенно, когда садятся на голову. Но это не мой случай.
— Прости, — Константин отвел глаза.
— На самом деле я тебя хорошо понимаю. Считай, что я просто пошутил. Ты думаешь, что все осталось по-прежнему и Печерский — враг под маской друга? Как там говорится в одной священной книге — волк в овечьей шкуре? Но ты ошибаешься.
Емельянов не ответил. Ему было так хорошо в этой уютной комнате. На душе впервые за столько дней наступил покой. И не хотелось портить это ощущение, доказывая свою правоту, в которой он не сомневался. Впрочем, Емельянов уже по собственному опыту догадывался о главном — на самом деле правд много, и у каждого она своя. Поэтому здесь нужно было просто молчать. Это пришло к нему с жизненным опытом. Но так, конечно, было не всегда — сколько ситуаций вышло из-под контроля, сколько хороший отношений он испортил только потому, что вовремя не сумел смолчать…
Казалось, Стеклов прекрасно понимает его мысли, словно Емельянов произносит их вслух, потому что улыбка — легкая, ироничная, совсем не насмешливая, не сходила с его лица. Но потом лицо Андрея стало серьезным.
— Люди не такие, какими кажутся. Особенно это касается оперативной работы, — произнес он. — Ты очень хороший опер. Один из лучших, которых я видел. И поверь, это не комплимент. Это констатация факта, потому что быть хорошим оперативником не достоинство, а проклятие. Тебе всегда придется жить с этим, понимаешь? Впрочем, нет, ты еще слишком молод. Так вот. Люди не такие, какими кажутся. Всегда, в любом деле, и особенно в оперативной работе. Единственное, чего тебе пока недостает — это опыта. И еще одного очень важного умения…
— Какого? — сквозь зубы процедил Емельянов, меньше всего на свете расположенный слушать сейчас нотации, даже от друга.
— Ты должен научиться не воспринимать все собственным сердцем. Не надо лезть везде сердцем.
Емельянов с шумом вдохнул и задержал воздух. Сколько раз он сам говорил себе эти слова! Надо учиться не то чтобы проходить мимо с безразличием, надо фильтровать ситуации, в которые можно влезть, а можно — нет. И не потому, что он безразличен или черств, а потому, что у него только одно сердце, и сделано оно совсем не из камня. И разбить его очень легко.
А он разбивал его столько раз, и потом собирал по осколкам, и постепенно вместо сердца у него появился какой-то комок мышц, покрытый шрамами. Кровоточащие мышцы и живая плоть, в заживших и не очень шрамах. И все потому, что везде, где надо или не надо, он был впереди, нес собственное сердце как флаг. А это неправильно… Наверное, неправильно. Он не знал. Он не хотел об этом думать. Хотя слова, сказанные Стекловым, повторял про себя все чаще и чаще.
— Вижу, попал в точку, — теперь уже совсем без улыбки сказал Андрей.
— Ты всегда попадаешь в цель, — усмехнулся Емельянов, — потому что хорошо стреляешь. И не только из «макарова»…
— Я уже столько лет не стрелял! — засмеялся Стеклов. — И, надеюсь, никогда больше не буду, даже если вылечу глаза. Но я о другом.
— Я понимаю, — Константин кивнул, он действительно прекрасно понимал друга.
— Так вот, повторю в третий раз — и не потому, что ты тупой, а потому, что я зануда. Люди не такие, какими кажутся. И особенно это касается оперативной работы. А про Печерского я хочу рассказать тебе одну историю. Об одном его деле, на которое специально его отправляли в Москву.
— А если я не хочу это слышать? — запротестовал Емельянов. — Какое мне дело до Печерского? Он портит все, к чему прикасается! Мутный, как не знаю что… И везде на его пути трупы! Везде!
— Потому что он хороший чекист, — спокойно возразил Стеклов. — Мы ведь с тобой не в песочнице играем, правда? И работаешь ты не в санатории. А трупы — это неотъемлемая часть нашей работы. Ты еще скажи, что с уголовниками надо быть вежливым и подносить им пирожные из ближайшего гастронома — на блюдечке с голубой каемочкой!
— Это в каком-то романе было, — хмыкнул Емельянов, время от времени вспоминающий, что когда-то читал книги, да и высшее образование у него все же было.
— Ильф и Петров, «Золотой теленок». Перечитай на досуге, чтобы мозг отключить, — сказал Стеклов.
— Как будто у меня есть время читать книги! — воскликнул Емельянов.
