– Получается, дядя трудился у племянника?
– Точно, – она кивнула. – Именно так и получается.
– Что-нибудь еще?
– Не знаю, насколько это важно: в восемьдесят девятом году этот Самодуров мог опять оказаться за решеткой. Гостил в подмосковной деревне у тетки. Кто-то из местных перебрал самогона и решил поучить городского пижона жизни. В результате прилично огреб сам, а жена побежала к участковому.
– И как?
– Да никак. Потерпевший заявления не подавал. Самодурова подержали пару суток в КПЗ и отпустили с миром.
– Повезло, – заметил я.
– Откупился, – не согласилась Марина.
– А какая разница? – подвел итог дискуссии Чернов.
– Это все?
– Почти. Загранпаспорта в настоящее время не имеет. А по внутригосударственному дедушка в последние два года никуда не выезжал.
– И это все о нем?
– Теперь да.
– Благодарю, – я повернулся к Вите. – Твоя очередь.
– Шульман Ефим Михайлович, – сообщил тот. – Фантом.
– В смысле?
– Такое впечатление, что этот господин появился на свет в возрасте шестидесяти пяти лет. И тут же устроился консультантом на договоре у честнейшего парня Карбаинова. А совсем недавно пропал. Паспорт у него – левее левого, я проверил. Данные о прописке – полнейшая лажа. И это все о нем.
– Не понимаю, – Марина нахмурилась. – Зачем принимать на работу того, кого не существует? Какой смысл?
– Встретимся, – я принялся давить на кнопки клавиатура ноутбука, – тогда и спросим.
– Кого? – Марина посмотрела с удивлением. – Шульмана? Его же не существует.
– Спросим, конечно же, Самодурова, – пояснил я. – А он, может быть, расскажет нам о Шульмане.
– Уверен?
– В общем-то да, – признался я. – Есть такая надежда.
– Ты что, его нашел?
– Не я, а ты. Как называлась та деревня, где он кого-то бил или его били?
– Петрыкино, а что?
На экране ноутбука высветилась карта Московской области.
«Петрыкино» забил в поисковик я. И очень удивился, узнав, что такой деревни в области нет и никогда не было. Зато есть или было село с таким же точно названием.
– Слушайте приказ по гарнизону, – бодро заявил я. – Водки сегодня не пить, по дискотекам не шляться. Отбой в двадцать два ноль-ноль, можно раньше. Подъем ровно в пять. Едем в гости.
– Куда? – спросил хором гарнизон.
– За город. На внедорожнике. Иначе нам туда, боюсь, не добраться.
Глава восемнадцатая
Скажи-ка, дядя…
Сначала закончился асфальт, потом дорога. И началась собственно Россия. Та, что, судя по бодрым рапортам с мест, постоянно встает с колен. И один бог знает, когда поднимется.
Последние несколько километров мы прошли пешком. Поднялись на пригорок. Я остановился у покосившегося столба с проржавевшей насквозь табличкой, на которой с трудом можно было прочесть: «с. Петрыкино». Достал бинокль и принялся обозревать окрестности.
Когда-то здесь было село, где жили люди. Появлялись на свет, учились, трудились. Играли свадьбы, провожали в армию и в последний путь. Жили, в общем. А потом все это кому-то помешало. В результате остались только пустые избы, разрушенное, как после бомбежки, двухэтажное здание сельского клуба, церквушка с дырявым куполом без креста да ржавый трактор в засохшей луже как памятник демократии и прогрессу. И ни одной живой души. Почти.
– Вон он, – зоркая Марина заметила его раньше меня.
– Пошли, – я двинулся, не скрываясь, вперед. Марина с Витей – несколько в другом направлении.
Воспитанные люди перед тем, как войти во двор, деликатно стучат или пользуются звонком. Я такой возможности ввиду отсутствия калитки был лишен. Поэтому просто вошел.
Профессия каждого человека рано или поздно откладывает отпечаток на его внешность. Но не в этом случае. Вольготно расположившийся в кресле во дворе дома персонаж меньше всего походил на человека с семью классами образования и тремя ходками к хозяину. Если бы меня спросили, кто, по моему мнению, этот человек в махровом купальном халате поверх спортивного костюма, я бы с уверенностью предположил, что это может быть университетский профессор или известный писатель. А, может, актер больших и малых академических театров.
Роскошная седая шевелюра. Гладко выбритое классической лепки лицо. Умные, совершенно не выцветшие с возрастом, с легким прищуром глаза. Прямая спина, широкие, совершенно не обвисшие плечи. Напрасно Марина назвала его дедушкой.
Еще такого можно было представить чрезвычайным и полномочным послом, представителем старой дипломатической школы. И совершенно невозможно – кем-нибудь из депутатов отечественного парламента: певцом, танцором, спортсменом или капитаном бизнеса со снятыми судимостями за грехи молодости.
– Доброе утро, – проговорил я, приблизившись.
– Хотелось бы, – с ледяным спокойствием отозвался он.
И мраморный дог у его ног тоже был на удивление спокоен. Не лаял, даже не рычал. Просто зевнул разок, продемонстрировав зубы, которыми при желании можно было перекусить рельс.
– Спокойно, Фауст, – Самодуров положил ладонь псу на лоб. – Товарищ пришел не один, но хулиганить вроде не собирается. – Бросил на меня взгляд: – Я не ошибаюсь?
– Вы абсолютно правы, – заявил я. – Можно присесть?
– Конечно, – снял со спиртовки турку и наполнил чашку. – Кофе не желаете?
– С удовольствием.
– Тогда пусть кто-нибудь из ваших людей принесет из дома чашку.
– А тот, кто в доме, не сможет этого сделать? – невинно поинтересовался я.
– Один – один, – Самодуров обнажил в улыбке белые и ровные зубы. На первый взгляд – собственные.
Марина принесла чашку и отошла в сторонку. А он пересыпал порошок из кофемолки в бронзовую турку, долил воды из кувшина и поставил на огонь.
– Пришли по мою душу? – вполне светски спросил он. И я не услышал в его голосе ни малейшего намека на липкий страх или хотя бы волнение. С нервами у мужчины все явно было в полном порядке.
– Упаси господи, – я осторожно присел в жесткое пластиковое кресло рядом с псом. – Просто поговорить.
– Разыскиваете моего племянничка?
– Именно.
– И вы не из полиции.
– Точно.
– Если бы я знал, где он, то сдал бы с легким сердцем. – пояснил: – Паршивец кинул меня на деньги, так что обязательств перед ним у меня нет. Так что… – снял турку с огня и налил мне кофе.
– Грустно, – я отхлебнул из чашки. Достопочтенный господин Самодуров явно знал в этом толк. Получилось много лучше, чем у меня.
