Есть! Попался дружок. Обычный прохожий, по виду — типичный москвич средних лет и достатка: джинсы, ветровка, футболка, кроссовки, сумка через левое плечо. А помнится, на подъезде к «Ногина», извините, к «Китай-городу», ты, дружок, ехал со мной в одном вагоне, правда, без ветровки и сумки, а с большим пластиковым пакетом и читал нетленку Марининой в бумажной обложке, пошляк.
Грек, а это был он, правда, с большим трудом и не сразу мной узнанный, остановился прямо перед зеркальной витриной, улыбнулся и развел руками, после чего развернулся и растворился среди прохожих, оставив меня любоваться настоящими американскими зажигалками «Made in China».
Зазвонил телефон.
— Да.
— Мы его потеряли.
Меня это даже не удивило.
Глава 21
— Как он от нас ушел, не понимаю, — Сергей действительно выглядел расстроенным, чувствовалось, что подобные проколы у него случались редко. — Втроем вели, а он как в воздухе растворился.
— Он вас засек?
— Боюсь, что да.
— Это хорошо.
— Хорошо?
— Потом объясню. Давайте лучше посмотрим, что у нас вырисовывается с соучредителями. Как, говорите, фамилия старого и больного?
— Белопольский, — ответил Саня. — А если ее перевести на идиш или немецкий, один хрен, получается…
— Правильно, Вайсфельд. А как там по имени-отчеству?
— Все в цвет, тот Борис Семенович.
— Значит, бунт на корабле?
— Не факт, посмотри, что наш компьютерный за сегодня нарыл.
— Вот это да — новая информация, фигурально выражаясь, добавила простатит к ранее имевшемуся геморрою. Значит, отцы и дети либо дети против отцов?
— Вроде того. Что делать будем?
— Что делают в таких случаях? Звонок другу, конечно. — Я достал телефон.
— У аппарата.
— Фима, привет, это Стас.
— Какой еще… черт, Стас, где тебя носило?
— Везде. Ты сейчас доступен?
— Для тебя — да, подъезжай.
— Буду через пару часов.
— Водки возьми.
— С водкой не получится, тебе работать придется.
— Бяда, — протянул он с отчетливым рязанским акцентом. — Ладно, подтягивайся, разберемся.
— Уже в пути.
— Я тут смотаюсь в одно место, надо кое-что сделать, а вы пока продолжайте наблюдение за нашим Беловайсфельдом, адмиралом и вот этой девушкой. — Я выложил на стол фото Марины.
— Ничего себе! — заорал Котов, глянув на фотографию. — Чур я.
— Оксане расскажу, — Сергей забрал у него фото. — Пусть Валя присмотрит, а то…
— В чем дело? — поинтересовался я.
— Тут такое дело: наш менеджер, Валентин, скандалит и грозит уволиться, — гнусно захихикал Саня. — Этот ваш Гриша, который Борисович, не дурак по гей-тусовкам прошвырнуться.
— Ну и?
— А наш Валентин на вид — мальчик-одуванчик, так вот, жалуется, что всякая сволочь норовит его потискать, замучился уже от съемщиков отбиваться.
— Боитесь, что его трахнут ненароком?
— Боимся, что он им всю голубятню разнесет. Валя в недалеком прошлом — капитан войсковой разведки, шесть командировок в Чечню. У него на счету больше убитых, чем у всех них — перетраханных.
— А кто сказал, что будет легко? Пусть терпит, я ему премию выпишу за особо паскудные условия работы. Да, и еще, мужики, у вас квартиры на одну ночь не найдется?
— Переночевать негде?
— Просто два раза в одном и том же месте не ночую.
— Смотри-ка, прямо как Ясир Арафат. Держи, лишенец. — Саня передал мне ключи и назвал адрес. — Только…
— Только у тебя не убрано, — догадался я.
— Это само собой. Только к телефону не подходи, а то я второй день на казарменном положении, а любимая женщина телефоны обрывает, опасается, что другую завел.
— Ревнует — значит любит.
— А то, — загордился Котов.
— Ну, я пошел, пока.
— Едва не забыл, возьми, — Саня протянул мне похожую расцветкой на советский червонец пятитысячную банкноту. — Зайдешь в семьдесят восьмую квартиру, скажешь, что от Котова из восемьдесят первой.
— Долг чести?
— На похороны собирают. В семьдесят четвертой квартире у соседей сына убили.
— Как?
— Приехал молодой лейтенант в отпуск с Дальнего Востока, из Внукова позвонил родителям, сказал, что скоро будет. А утром его нашли в котловане рядом с домом. Ему проломили череп и выпустили кишки. Вот такие дела. Так что ты там поаккуратнее.
— Я постараюсь.
Глава 22
Представьте себе гениального программиста по имени Ефим с гордой фамилией Копиевкер. Представили? Позвольте угадать: метр шестьдесят ростом на коньках и в шляпе, пузатенький, бородатый, с копной нечесаных волос. Робкий, даже трусоватый, нелюдимый и косноязычный, разговаривающий нормально только со своим компьютером на им двоим понятном языке. Настаиваете на своей версии? Понятно, поздравляю, вы проигравши.
Я познакомился с ним больше десяти лет назад в одной московской качалке, где приводил в рабочее состояние свою прооперированную дельтовидную мышцу, а заодно и весь остальной организм.
— Ефим Копиевкер, программист, — гордо представлялся он при знакомстве. От такого пафоса хотелось хихикнуть.
Это желание тут же пропадало, стоило только на него глянуть. Под два метра ростом, с плечами гориллы, личиком пирата Карибского моря и взглядом, вызывающим у собеседника навязчивую мысль о валидоле. Сила рукопожатия его ладошки размерами со штык совковой лопаты была способна заставить заорать от боли булыжник. Он играючи выжимал лежа сто восемьдесят килограммов несколько раз, щеголял в кожаном прикиде и снимал бандану, только отходя ко сну. Ездил на раритетном «Харлее» и проводил свободное время в байкерской тусовке, где был известен под милым прозвищем Душегуб.
Спец он был от Бога, один из лучших и самых дорогих в Москве. Работал только на себя, хотя заманчивые предложения поступали часто, однако все попытки хоть как-то адаптировать этого флибустьера к среде офисного планктона всегда заканчивались его громогласным «нах…» и выходом в дверь. Порой вместе с дверью.
Он стоял в дверях, полностью закрывая собой проем, в старых трениках и защитного цвета безрукавке, открывающей взгляду пару ручищ толщиной с ногу среднестатистического россиянина каждая. За прошедшее с нашей последней встречи время он стал еще здоровее, если, конечно, это возможно.
— Здорово, Стас, — он хлопнул меня по плечу, отчего мои ноги едва не ушли по колено в пол. — Проходи, можешь не разуваться, — у Фимы никто никогда не разувался в прихожей.
