Вернулся Гена в моем обличье, очень недовольный тем, что его оторвали от фуршета с офисными дамочками. Несколько раз звонил Степаныч, намекал на какие-то обстоятельства и требовал немедленной встречи. Я пообещал совпасть с ним через два часа на «Войковской». Потом позвонила Марина, разговор получился немного странный.
— Вы совсем забыли обо мне, Станислав.
— Разве такое возможно?
— Выходит, возможно. Что вы собираетесь делать сегодня вечером?
— Работать.
— Жаль, я хотела познакомить вас с родителями.
— Наши отношения уже настолько серьезные?
— Вы даже не представляете себе насколько.
— Я обязательно перезвоню вам, Мариночка, — я соврал. Меньше всего на свете я собирался сегодня встречаться с ней и ее семьей. Пришло, знаете ли, время серьезно поговорить с нашим бравым адмиралом. Именно поэтому я и отослал его черт знает куда, чтобы спокойно и без суеты, пробравшись к нему домой, подождать его возвращения с несостоявшейся встречи и задать кое-какие вопросы. Степаныча ожидал приятный вечерок — что-что, а развязывать языки я умею…
Я научился этому еще в Афгане, куда улетел сопливым восемнадцатилетним пацаном, после того как меня с треском выперли с истфака МГУ за многочисленные прогулы и «не достойное советского студента поведение в быту». И попал я, как красиво писали тогда в газетах, на «опаленную землю Афганистана» сразу после окончания месячного курса молодого бойца. В разведбат мотокопытной дивизии.
Не знаю, какому идиоту пришла в голову мысль посылать на войну только-только прошедших карантин пацанов, с горем пополам научившихся мотать портянки, ходить туда-сюда строевым шагом с песней и один-единственный раз выполнивших на стрельбище упражнение номер один из автомата (из положения лежа, тремя патронами по ростовой мишени). Трудно, знаете ли, было выжить, сражаясь с теми, кто научился стрелять и ходить одновременно… Что касается меня, то мне просто повезло с учителями. И первым из них был командир моего отделения, Костя Буторин.
Я тогда оказался единственным «салагой», назначенным во второе отделение первого разведвзвода. Не успел я разместить в прикроватной тумбочке свои нехитрые пожитки, как в палатку заглянул узбек-ефрейтор и радостно сообщил:
— Спортгородок иди, салага хренов, комот тебя долбить будут.
Я сказал: «Есть», — и отправился на поиски спортгородка. У закрепленной на турнике груши приплясывал дочерна загорелый крепыш с косой челкой и лицом трудновоспитуемого подростка. Увидав меня, он прекратил ее избиение, открыл в удивлении рот и с криком: «Ну, ни хрена себе!» бросился меня обнимать, даже не сняв перчаток. Я тоже узнал его. Двумя годами раньше мы встречались с ним в полуфинале зонального юношеского первенства «Трудовых резервов». Два раунда он рвал меня, как Тузик грелку, а в третьем он то ли подустал, то ли просто зевнул, и мне удалось его уронить.
«Долбить» меня он, конечно же, не стал, вместо этого представил всем старослужащим роты как своего лучшего друга и посоветовал желающим отдохнуть в госпитале постараться меня обидеть.
Вечером того же дня мы выпили водки из его личных запасов в кустах за спортгородком, и он коротко и емко разъяснил мне, кто я и куда умудрился влететь.
— Чему учил нас дедушка Ленин? — удобно расположившись на корточках, как умеют только зэки со стажем и жители Средней Азии, Костя угостился привезенной мною из Союза сигареткой: — Правильно, детки, — учиться, учиться и еще раз учиться. Был бы ты, Стас, не таким мудаком, сейчас бы в Крыму с телками отдыхал, вино пил…
— А сам-то?
— А что я? У меня было на выбор, или в Красную армию, или на зону за драку с нанесением побоев средней тяжести на дискотеке. Вот я и выбрал, до сих пор не уверен, что правильно.
— Что, все так хреново?
— Все гораздо хуже. Я-то хоть нормальную учебку прошел в Коврове, а ты?
— Что я?
— Ничего ты, полное ничего. Стрелять, ножом работать, бой вести не умеешь, а самое главное, не знаешь, как себя держать.
— А как?
— Почти как на ринге, в смысле, булки не расслаблять, а то… Помнишь, как тогда в Краснодаре я зевнул, а ты мне с правой в челюсть угадал, — он говорил о прошлом с мечтательной улыбкой. Что интересно, борцы и боксеры увечат друг друга со всей дури на ринге или на ковре, а после боя злость проходит, они уже кореша и друг за дружку — горой. В отличие от тех же фигуристов и шахматистов те друг другу по жизни враги, все славу поделить не могут… — Только это ни хрена не ринг, Стас, здесь правил нет, и рефери, если что, тебя не спасет. А потому… — Он отхлебнул, запил водой и передал мне кружку. — Полмесяца ты, как молодой, на боевые ходить не будешь. Чему успею, научу. А дальше все от тебя зависит. Тут не универ, двойки не ставят, сразу в «двухсотые» переводят.
— Это куда?
— Это в жмуры.
Если перевести с командно-матерного на русский, то основное из того, чему успел научить меня мой первый командир, звучало приблизительно так: «Главное не расслабляться, а то оттрахают» и «Ничего не оставлять без внимания».
Несколько раз Марина (хотя какая она, к черту, Марина) открытым текстом посылала мне сигналы, а я? Совсем нюх потерял, юморист хренов. Думаю, Костя меня бы за такое не похвалил, а совсем даже наоборот.
Я услышал, как открылась дверь, и двое вошли в квартиру.
— Леопольд, подлый трус, выходи! — заорал Степаныч.
Я вышел. Адмирал, кряхтя, переобувался, а яркая красавица в стиле Кармен ослепительно улыбалась, стоя у фото на стене.
— Теперь, наконец, узнали или мне перекраситься?
— Лучше передний зубик удалите, — буркнул я, краснея. Давненько я так не прокалывался.
Она расхохоталась, откинув назад голову.
— Дашка, перестань издеваться над человеком, тебя бы на его место, — пристыдил свое чадо Терехин. — Не обращай внимания, Стас, и вообще, пошли ужинать.
— Фигушки, сегодня меня Станислав Александрович в ресторан пригласили, — на голубом глазу соврало мстительное дитя.
— Так ведь время… — проблеял я.
— Ничего не желаю знать, попьем здесь чаю и едем.
— Значит, так на так и выходит. — Адмирал допил давно остывший чай и отставил чашку в сторону. — Я к нему Дашку внедрил, а он, сука такая, моего Константиныча подвербовал.
— Не так все просто, папка, — возразила Даша, гася окурок в пепельнице. — Этот твой Толмачев — еще тот фрукт.
— Не могу не согласиться. — Браво, девушка, внешность мамина, мозги явно папины. — Помните, Андрей Степанович, историю с «болваном»?
— Да, а что?
А то. Помнится, в начале восьмидесятых наших разведчиков здорово прижали в одной из стран Центральной Европы. Местные «контрики» действовали против них настолько плотно и такими большими силами, что работа наших оказалась почти полностью парализованной. Ну как, скажите, встретиться с агентом, отработать тайниковую операцию или просто слегка пошпионить, если за тобой постоянно ходят, ездят и разве что не летают! Да еще подглядывают, подслушивают и всячески действуют на нервы. Зашедший в кинотеатр, на стадион, еще куда, даже заглянувший в местный бар хряпнуть тайком от супруги спиртного несчастный советский разведчик немедленно оказывался под наблюдением местных спецов. Не удивлюсь, если даже в сортире из унитаза за ним следили их усталые, но бдительные глаза…
