Какое же замечательное у него будущее, офигеть просто! «Дайте два», как в интернетиках говорят.
И для того, чтобы все это окончательно осознать, всего-то и нужно на денек-другой в прошлое попасть. Например, сюда, в начало сорок третьего. А еще лучше — в лето сорок первого, там оно как-то еще нагляднее будет. Вот, кстати, насчет командиров…
— Слышь, Левчук, а кто у нас вообще командует-то? Раньше как-то и времени спросить не было?
Старшина поморщился, словно от зубной боли, дернул небритой щекой:
— Вот то-то и оно… Хороший вопрос, командир. Ответить только нечего — взводного нашего еще на пляже убило, ротного так и вовсе никто с самой высадки не видал, а дальше? Ну, так ты сам сказал — времени не имелось. Комбат тоже с первой волной высаживался, может, хоть он выжил. Сейчас Ванька прибежит, глядишь, чего и прояснится. Доложиться хочешь?
Алексеев неопределенно пожал плечами, мысленно отметив, что Левчук отчего-то снова перешел на «ты» — с чем это связано, он так и не сумел выяснить:
— Было бы о чем докладывать! Про мою группу ваши не знали, а теперь и группы никакой нет. Хотя познакомиться в любом случае нужно.
— Примете командование? — показалось или нет, но в голосе старшины определенно прозвучала не слишком-то и скрываемая надежда.
Степан, хоть и воевал впервые в жизни, Левчука, как ни странно, прекрасно понимал. Для бойца остаться без непосредственного командира всегда тяжело. Особенно, если твои погоны украшают старшинские лычки — прапорщиков, в отличие от погон, пока не вернули, значит, теперь ты главный. И вся полнота ответственности отныне исключительно на тебе любимом. А тут имеется полноценный старлей, пусть и пришлый, но уже проверенный в бою…
— Приму, понятно, — не стал спорить Алексеев. — А как иначе?
Подумав про себя, что для его планов подобное — практически идеальный вариант. Во-первых — полноценная легализация, во-вторых… В той, прошлой истории, к вечеру этого дня десантники выйдут к Глебовке, после чего все, собственно, и закончится. Дальше будут почти трое суток боев в окружении с превосходящим противником и запоздалая попытка вырваться из локального «котла», что удастся считанным единицам. Ну, уж нет, коль он сюда попал, значит, как говорил классик, это кому-нибудь да нужно. Пока есть люди и боеприпасы, необходимо организованно уходить к Станичке, по пути со страшной силой кошмаря немце-румынов всеми доступными силами и средствами.
Кстати, любопытно, а связь с «большой землей» у них имеется — или правду в интернете писали, что у десантников не нашлось ни одной рабочей радиостанции? Этот вопрос нужно будет прояснить в первую очередь. Ну, ежели его сразу вражеским шпионом не сочтут да к ближайшей стенке не прислонят: в местных-то реалиях он по-прежнему ни бум-бум, спалиться может за милую душу. Взять с собой Левчука, когда с местным командованием знакомиться пойдет? Нет, пожалуй, не стоит, еще подставит бойца. Да и чем тот поможет? Рассказом, как его из моря в бессознательном состоянии вытащил? Сам справится. Главное, напор и разумная наглость — события ближайших дней он худо-бедно помнит, на этом и стоит сыграть. Честно полученная контузия, опять же, на которую можно будет многое списать. Сейчас все на взводе и прочем адреналине, на мелкие нестыковки внимание вряд ли не обратят — поверил же Левчук с Ванькой в версию про героически погибшую во время высадки разведгруппу?
От размышлений оторвал вернувшийся рядовой Аникеев. За спиной рядового висел солдатский вещмешок, судя по размеру, определенно не пустой.
«На разведку» боец сходил удачно, притащив невскрытый цинк с патронами к ППШ, десяток гранат и кучу новостей, что с точки зрения Степана было едва ли не важнее боеприпасов. Оказалось, что командир десанта полковник А.С. Потапов вместе со всем штабом 255-й морской стрелковой бригады на берег высадится так и не сумел. В результате старшим оказался капитан третьего ранга Кузьмин[1], комбат 142-го отдельного батальона морской пехоты, сейчас принявший на себя командование всеми уцелевшими силами.
Выяснилось и происхождение боеприпасов: после взятия поселка Кузьмин сразу же послал к разбитым «болиндерам» отряд, который и притащил драгоценные патроны, гранаты и даже ящики с танковыми снарядами. Во время выдачи особо подчеркивалось, что это — все, что есть, так что боеприпасы следует экономить, по возможности используя и трофейное оружие.
Услышав последнее, Левчук ухмыльнулся:
— Так что ж ты, Вань, тот пулемет не прихватил?
— Та ну его, — насупился Аникеев. — Тяжелый больно, зараза такая. Он же на станке, в одно рыло и не утянешь. Хотел, было, автоматом немецким разжиться, да не сыскал, одни винтовки остались. Зато с пяток гранат ихних прихватил, в дополнения к нашим — вона там они, в сидоре. Еще консервов немножко раздобыл, и сухарей, и наших, и трофейных. Галетами называются. Трофейные, в смысле.
— Вот, — довольным тоном констатировал старшина. — Что и требовалось доказать! Старших нужно слушать, салага, говорил же, что нафиг нам эта бандура не сдалась. Верно говорю, тарщ лейтенант?
— Верно, — согласился Алексеев, поднимаясь. Прислушался к собственным ощущениям: вроде все более-менее нормально. Немножко кружится голова, то ли вследствие контузии, то ли просто от голода с прочими нервами, да ноет ребро под повязкой. А вот прихваченная морозцем ссадина на морде лица, как ни странно, вообще никак не ощущается. Короче, жить можно и даже нужно. Причем, желательно полноценно, угу. Ладно, не к чему тянуть, то, что он задумал, желательно начинать реализовывать прямо сейчас, пока Кузьмин не отдал приказ выдвигаться к Северной Озерейке и Глебовке:
— Старшина, я к командиру десанта. Аникеев, где товарища капитана искать, покажешь?
— Так точно! — подорвался боец, расстроено взглянув на раскрытый вещмешок. Степан мысленно усмехнулся: оно и понятно, что жрать хочется! Ничего, потерпит. Между прочим, кое-кому еще больше хочется, поскольку крайний раз — не считая того сухаря с тушенкой в блиндаже — этот самый «кое-кто» обедал лет, эдак, семьдесят назад. Ну, или вперед.
— Добро, — морпех одернул бушлат, поправил ремень, сдвинул в сторону трофейную кобуру. Жаль, ни фуражки, ни шапки-ушанки нет, только каска. — Пошли, Вань, проводишь. К моему возвращению магазины снарядить, остаток боеприпасов разделить на троих, гранаты тоже. Семен Ильич, не в службу, а в дружбу, мои диски тоже набей, хорошо?
И продолжил про себя «…поскольку я даже понятия не имею, как это делать…».
— Сделаю, тарщ лейтенант, могли б и не предупреждать, — хмыкнул Левчук. — Да, и вот еще что, держите… — старшина полез за отворот бушлата, вытащив нечто неузнаваемое с первого взгляда, серо-тряпичное. — Негоже это, каску на голой голове носить, морозец-то пробирает. Мозги застудите, какой из вас тогда командир?
— Это еще что? — откровенно оторопел Алексеев.
— Дык, подшлемник немецкий, шерстяной. Ушанки-то у вас не имеется, да и взять негде. Ты не брезгуй, Степа, не брезгуй, чистый он, ни крови, ни вошек не имеется, я уж проверил. А потомглядишь, чего другое подберем. Только, сам понимаешь, если что и найдется, так тоже не с живого, — старшина отвел взгляд. — Живым головной убор и самим нужен, а вот мертвым он уже как бы и без надобности…
