— Спасибо, Олег Ильич, — во второй раз назвав капитана третьего ранга по имени-отчеству, ответил морпех. — Вот только я ведь не один был, мои бойцы тоже награды заслужили. Да и вообще, давайте сперва отсюда выберемся, а там уж и про награды говорить станем. Не за ордена сражаемся, за Родину, — откровенно говоря, Степан не помнил, откуда в памяти взялась эта фраза — то ли сам придумал, то ли услышал где. Наверняка услышал, уж больно красиво прозвучало.
— Скромность — это хорошо, это правильно, — покладисто согласился Кузьмин, исподлобья глядя на морпеха. И тот неожиданно понял, что все произнесенное — не более, чем прелюдия. А на самом деле комбат хочет сказать совсем другое. Ну, или спросить.
Так и оказалось:
— Ладно, старшой, ты прав, неважно все это сейчас. Другое спросить хочу: ты ведь мне не все, что знал, рассказал, верно? Может, поделишься? Или снова отнекиваться станешь, мол, права не имею, секретная информация?
Алексеев откровенно завис: подобного вопроса он уж точно не ожидал. Ну, и что ему отвечать? Снова врать и что-то выдумывать? Вот только, что именно? Не пересказывать же комбату историю Малой Земли и будущего освобождения всей Тамани, выдавая это за совсекретные планы командования? Бред же, честное слово…
От необходимости отвечать Степана спасло Люфтваффе: сквозь занавешенные плащ-палатками окна донеслись крики «воздух!», и практически сразу на дальней окраине поселка ударили первые взрывы. Гитлеровцы устали ждать, когда русские перейдут к активным действиям, и сделали первый ход, многократно проверенный за годы войны.
— Наружу! — рявкнул морпех, подрываясь с табурета.
Кузьмин действовал не менее решительно — подхватил со стола карту, не глядя, запихивая ее в полевую сумку, протянул руку к лежащей на дальнем крае стола флотской шапке-ушанке. И в этот миг грохнуло совсем рядом. Хата буквально подпрыгнула на месте, с просевшего потолка сыпануло трухой, в соседней комнате что-то звучно упало. Ударная волна внесла внутрь сорванные брезентовые полотнища, щедро осыпав комнату остатками стекол и щепками разбитых оконных рам и ставень. В нос шибануло кислой вонью сгоревшей взрывчатки.
Каким-то чудом удержавшийся на ногах старлей подхватил под локоть упавшего комбата, рывком впихнув его в затянутый пыльно-дымным маревом покосившийся дверной проем. Рванул следом, отстраненно прикидывая, что если это была авиабомба (а что, блин, это еще могло быть?!), то вторая однозначно ляжет куда дальше. В принципе, он угадал: девятка Ю-87 не отрабатывала по какой-то одной конкретной цели, просто «прочесывая» территорию поселка частым бомбовым гребнем. Так что следующий фугасный подарок долбанул достаточно далеко впереди, угодив практически по центру единственной крупной улицы Озерейки. Насколько мощной была бомба, Степан понятия не имел, но рвануло неслабо. Куст разрыва поднялся метров на десять, скраденная расстоянием ударная волна ощутимо толкнула в грудь, а сверху щедро сыпануло комьями мерзлой, утрамбованной земли. И почти сразу же бабахнуло еще дальше и чуть в стороне.
Едва ли не против воли старлей бросил взгляд в небо, успев заметить стремительный силуэт распластавшегося на изломанных крыльях пикирующего бомбардировщика, того самого знаменитого «лаптежника», выходящего из пике и набирающего высоту. По ушам ударил противный, какой-то металлический, что ли, вой, практически такой же, как в виденных в его времени кинофильмах.
«Не врали, получается, киношники, реально похоже. Твою мать, какой мерзкий звук, аж живот сводит! Блин, какой же он, сука такая, здоровенный-то оказывается…», — отстраненно подумал старший лейтенант, заворожено глядя на следующий заходящий в атаку «восемьдесят седьмой». Падающий из поднебесья самолет с пугающей скоростью увеличивался в размерах: миг — и уже можно разглядеть сверкающий диск пропеллера и нелепо торчащие шасси в каплеобразных обтекателях; другой — и становится заметна темно-серая, почти черная капля пока еще не сброшенной бомбы под фюзеляжем и пустые, освободившиеся от бомбовой нагрузки пилоны под крыльями. В какое-то мгновение Степану стало казаться, что время внезапно замедлилось; что пикировщик приближается слишком медленно, словно в популярном видеоэффекте слоу-мо.
— Туда! — проорал в ухо комбат, махнув рукой в сторону каких-то хозпостроек на заднем дворе. — Укроемся! Бойцы, за мной!
И этот прорвавшийся сквозь забивший уши вязкий вой самолетной сирены крик внезапно вырвал старлея из сковавшего тело и разум наваждения. Течение времени рывком вернулось к привычной скорости.
Оставив позади замаскированный штатной масксетью и накиданными сверху голыми ветками Funkpanzerwagen (услышанное от пленного радиста труднопроизносимое название Алексеев все-таки запомнил), они с Кузьминым за несколько секунд добрались до приземистого сарая с просевшей крышей. Следом в дверной проем ввинтились еще двое морских пехотинцев, перед налетом охранявших трофейный бэтээр и штабную избу.
В сарае царил полумрак, знакомо пахло застарелым навозом и перепревшим сеном: в детстве будущего старшего лейтенанта каждое лето отправляли на месяц-полтора к бабушке в деревню. У бабушки было здорово — в деревне (собственно, поселке городского типа, но о таких подробностях Степа в те беззаботные годы просто не задумывался) имелась небольшая речка, взаправдашний, хоть и не слишком обширный лес и пришедший в полное запустение еще в середине «святых», мать их трижды за ногу, девяностых небольшой завод. Что именно он некогда производил, Степан так и не узнал, но играть в войнушки в руинах заброшенных корпусов было интересно, хоть и немножечко жутковато. Но как здорово было представлять себя крутым спецназовцем, штурмующим секретную базу международных террористов, или атакующим место приземления инопланетных роботов-завоевателей космодесантником!..
Земляной пол тяжело вздрогнул под ногами, грубо выдергивая старшего лейтенанта из столь не вовремя накативших детских воспоминаний. Раскатисто грохнуло, причем, куда ближе, чем несколькими секундами раньше. Трухлявая крыша, и без того держащаяся на честном слове, с сухим треском просела еще ниже, дальняя стена сарая и вовсе обрушилась. Нос и рот мгновенно забило удушливой пылью, в полуметре от старлея в землю воткнулось одним концом потемневшее от времени бревно перекрытия. Морпех заученно распластался на полу, рывком повалив рядом с собой замешкавшегося бойца. Остальным помощь не потребовалась, залегли сами. Спины и каски обильно запорошило каким-то гнилым мусором.
Похоже, завершившие первый заход Ю-87 развернулись и теперь утюжили поселок в обратном направлении, освобождаясь от оставшейся бомбовой нагрузки. В ответ с разных сторон тарахтели разрозненные пулеметные очереди, часто хлопали самозарядные винтовки. Серьезного вреда стремительно пикирующим самолетам это принести не могло, однако срабатывал психологический эффект: пока ты ведешь ответный огонь, в любом случае не так страшно. А там, глядишь, и попадешь куда-нибудь, пусть даже и случайно. Порой и одной-единственной пули, особенно бронебойно-зажигательной или трассирующей, может хватить, не танк, все-таки, броней только пилотская кабина прикрыта.
Степан внезапно поймал себя на совершенно идиотском желании тоже выскочить на открытое место и выпустить по ближайшему воющему силуэту весь, «до железки», автоматный магазин. Глупость, понятно, никогда бы он подобного не сделал, но сам факт появления таких мыслей настораживал: впервые оказавшийся под авианалетом Алексеев неожиданно осознал, что прошедшие войну ветераны отнюдь не врали в своих воспоминаниях, рассказывая, как люди порой сходили с ума именно во время налета «лаптежников». Уж больно жутко было слышать выворачивающий нутро вой самолетных сирен, сменяющийся свистом падающей авиабомбы, метящей, казалось, однозначно в тебя, и ни в кого больше. Там, ночью на побережье, когда фрицы закидывали их снарядами и минами, все ж таки настолько страшно не было — хотя, казалось бы, куда уж страшнее-то? Помнится, один из батиных знакомых рассказывал, что самым жутким моментом его многочисленных «командировок» в горячие точки стала атака своих же Ми-24, получивших ошибочные разведданные, после которой он с месяц начинал заикаться, едва заслышав шум вертолетного движка. Интересно, что бы он сказал, пережив налет немецких пикировщиков?
