Вот только старшему лейтенанту Алексееву с боевыми товарищами до этого момента еще предстояло дожить…
— Давай к подбитому танку, старшина, осмотримся, — старлей указал направление. — Дуй первым, мы с Ванькой прикрываем. Затем ты нас. Вперед.
Бежать до раскорячившегося поперек улочки немецкого танка было недалеко, метров пятнадцать, так что добрались без проблем. Танк, рыже-черный от огня, с сорванной с погона, съехавшей набок угловатой башней, вонял перекаленным металлом, горелой резиной и краской — и еще чем-то смутно знакомым. Башенные люки были приоткрыты, но не распахнуты — экипаж остался внутри. Вероятнее всего, бронемашину подбили удачно брошенной гранатой, после чего сдетонировал боекомплект и загорелось топливо. Ну, или наоборот — сначала бензин полыхнул, а затем уж и укладка рванула. Морпех уже видел у бойцов эти похожие на консервную банку от тушенки гранаты, тот самый знаменитый «Ворошиловский килограмм»[2], вот только в руках пока так подержать и не довелось.
— Поджарились фрицы, не успели выбраться, — между делом прокомментировал Левчук. — Ну, да так им и надо, сволотам. Поделом.
Степан ощутил, как к горлу подкатил тошнотворный комок — теперь и он понял, чем именно пахнет сожженный панцер. Желудок подпрыгнул и, не будь он практически пуст, Алексеева наверняка бы стошнило. Да твою ж мать! Хорошо, хоть сдержался, икнул только сдавленно, а то от стыда перед товарищами бы сгорел…
— Ничего, лейтенант, — старшина бросил на командира понимающий взгляд. — На войне это еще не самый страшный запах, поверь. Хотя, знаешь… Когда мы в сорок втором годе деревеньку одну у германцев отбили, да до сожженного сарая добрались, меня тож наизнанку вывернуло. Ироды эти в нем всех жителей живьем пожгли — баб, деток малых, стариков. Всех. И блевал я тогда дальше чем видел, верно тебе говорю. Ну, успокоился? Или травить за борт, как наши морячки говорят, будешь?
— Не буду, — сдавленно буркнул старлей, стараясь дышать поглубже. Невпопад подумалось, что предложи ему сейчас кто отведать свежего, с пылу, с жару шашлыка, он, не задумываясь, свернул бы радушному угощателю челюсть. А то и шею. Аникееву, судя по кислому выражению лица, исходящее от сгоревшего панцера амбре тоже пришлось не по вкусу, и он сдерживался из последних сил. — Нормально все. По сторонам приглядывайте, осмотрюсь.
Алексеев поднес к глазам бинокль. Задержав взгляд на сараюшке с просевшей крышей, несколько секунд наблюдал, затем протянул трофейный прибор старшине:
— Погляди-ка, Семен Ильич, во-он на тот сарайчик. И сообщи, что углядел.
Присмотревшись к полуразрушенному строению, подсвеченному резким светом очередной взмывшей в небо фашистской ракеты, старшина пожал плечами:
— Есть там кто-то, командир, точно есть. Только таятся, не хотят, чтобы заметили. Думаешь, германцы?
— Скорей наши, я каску успел разглядеть, когда «люстра» повисла. И винтовка у него характерная, СВТ, скорее всего. Что-то мне подсказывает, что это и есть бойцы товарища Куникова.
— Почему так думаешь? — заинтересовался Левчук.
— Да просто сомневаюсь, что наши ребята так далеко продвинулись, мы ж перед этим танком целых две улицы прошли. И чем ближе сюда, тем меньше по нам стреляли. Немцев к центру поселка оттеснили, потому и предполагаю, что это куниковцы. Не забыл, как нас фрицы с полчаса назад едва не отоварили?
Левчук мрачно мотнул головой: забудешь такое, как же!..
****
С пятеркой гитлеровцев они столкнулись совершенно случайно, когда пробирались через фруктовый сад, от которого после полутора суток обстрелов и бомбардировок остались лишь стволы с нелепо торчащими обрубками сучьев. Ну, или это фрицы с ними столкнулись. Но опешили одинаково и те, и другие — настолько, что даже за оружие схватились не сразу. Напуганные неожиданной ночной атакой, да еще и поддержанной танками, фашисты то ли меняли позицию, то ли драпали вглубь поселка. И меньше всего ожидали встретиться с советскими морпехами.
Как ни странно первым отреагировал Аникеев, срезавший очередью от бедра — времени прицеливаться не было, да и к чему, собственно, если до противника от силы метров пять? — ближайшего немца. Второго, успевшего вскинуть к плечу карабин, завалил старлей, перед тем отпихнув Ваньку в сторону. Вражеская пуля ушла в молоко, а выстрелить еще раз ему оказалось не суждено. Счет сравнялся, три на три. Бежать немцы не стали, прекрасно понимая, что три карабина против стольких же автоматов не сыграют, и попытались рассредоточиться, укрывшись среди поломанных снарядами деревьев. Затягивать бой было никак нельзя, и разведчики бросились врукопашную.
«Своего» фрица Степан нагнал буквально в три прыжка, бросившись на спину и повалив. Удерживая шею противника левым предплечьем, дотянулся до штыка, нанося удар в бок. Вышло неудачно — лезвие упруго соскользнуло, попав в поясной ремень, фриц рванулся, переворачиваясь и пытаясь дотянуться до горла Алексеева. В лицо, как уже было раньше, пахнуло тухлой вонью нечищеных зубов и густым перегаром. Старлей ударил еще раз, ощутив, как на сей раз клинок погружается в тело врага. Гитлеровец захрипел, выгибаясь дугой, засучил по земле каблуками подкованных сапог. Внутренне передернувшись от ощущения противной липкости на пальцах, Степан выдернул штык-нож и нанес еще один удар. Коротко протарахтел ППШ, кто-то сдавленно застонал. Звякнул металл, раздалось неразборчивое ругательство на немецком и хриплый выкрик Аникеева «ах ты ж, гад… полундра, братва, граната!».
Отпихнув труп, Алексеев вжался в землю, дожидаясь взрыва. В нескольких метрах гулко хлопнула «колотушка», по спине и каске сыпануло каким-то мелким мусором — и все стихло. Подтянув за ремень автомат, старлей приподнялся, плавно поводя стволом и оценивая обстановку. Стрелять оказалось не в кого, хоть он пока и не понимал, что произошло. Неподалеку с кряхтением поднялся на ноги Левчук, тоже с пистолетом-пулеметом в руках. Кожух ствола курился дымом. Рядом со старшиной ничком лежал второй гитлеровец, судя по неподвижной позе, мертвый. А вот Аникеева и последнего немца отчего-то видно не было.
— Ванька, ты там как, живой?
— Целый я, тарщ старшина! — раздалось из-за поваленного дерева, ощетинившегося во все стороны ветвями.
— Двигай сюда, коль нормально все.
Найдя взглядом старшего лейтенанта, Семен Ильич пояснил:
— Как мы с вами с германцами сцепились, Иван за третьим кинулся. Ну, я своего прикладом оглушил, да и стрельнул в упор. А Ванькин фриц товарища нашего с ног сбил, да и повалился вместе с ним за дерево. Потом он про гранату крикнул, ну я за германцем и укрылся, взрыв пережидая.
— А гранату я в сторонку отбросить успел! — с гордостью сообщил Аникеев, с трудом выдираясь из хитросплетений переломанных веток. На левой скуле бойца набухала солидная ссадина.
— Ну, а с лицом чего случилось? — спросил Левчук, быстро переглянувшись со старшим лейтенантом.
— Да ударился… когда падал, — вильнул взглядом Иван, тут же возмущенно вскинувшись:
