Я застегнула платье и встала, собираясь положить малыша в люльку. Но когда проходила мимо таза с остывающей водой, что-то блеснуло на ее поверхности, разноцветное, как радуга — и тут же исчезло. Я и правда что-то видела? Подойдя ближе, с теплым, спящим Джонни на руках, я уставилась в спокойную воду. И замерла, как каменная, затихла, как самые потаенные, глубоко спрятанные мысли.
Вода двигалась, бурлила, словно вот-вот закипит, но оставалась холодной. Я почувствовала, что за моей спиной открылась и снова закрылась дверь, но не стала оборачиваться.
— Что ж. Так ты, оказывается, во мне и не нуждаешься!
Я знала, здесь Финбар, но с места не двинулась.
Вода начала кружиться посолонь
[12]
, будто пыталась сама себя догнать. У меня закружилась голова. Но вот движение прекратилось, столь же неожиданно, как и началось. А я продолжала смотреть в воду.
Картинка была маленькой, но четкой. Детские руки рисуют на песке узор. Картинка словно опрокинулась, стала больше. Ребенок сидит в пещере, свет пробивается откуда-то сверху, окрашивая всю сцену в серо-голубые тона. Пещера на берегу моря, место, где вода нежно набегает на берег, чтобы вновь отступить, и где издалека доносятся крики чаек. Место, где сходятся границы. Тайное место. В пещере имеется маленький пляжик с мягким песком, на котором тихо играет ребенок. Мальчик или девочка — неясно. У него целая копна темно-рыжих кудрей и молочно белая кожа. За ним наблюдает женщина, она что-то говорит, и малыш поднимает голову. Я вижу его глаза, глубокие и темные, как ягоды тутовника. Женщина худая — кожа да кости. Тоненькая и хрупкая, как березка зимой. Волосы у нее медно-рыжие, они свободно рассыпались по спине. Она внимательно следит, чтобы ребенок не подходил слишком близко к воде. Через некоторое время она садится на песок рядом с малышом и начинает добавлять к уже нарисованным узорам свои собственные. Ее синих глаз не видно, но во всей ее фигуре, когда она наблюдает за ребенком, столько радости и гордости, что по щекам у меня начинают течь слезы. Эта женщина — моя сестра, Ниав.
Вдруг, неожиданно, появилось что-то еще: присутствие, сила, какой я никогда раньше не встречала. Женщина и ребенок продолжали играть, не ощущая ее. Но что-то давило на меня, будто чьи-то сильные руки сжимали мои мысли, строили мне преграды, пытаясь прервать видение. «Нет! — произнес голос. — Прочь!». И картинка исчезла, я просто стояла посреди комнаты и как дура пялилась в таз с водой для купания.
Дрожа, я решила, что все же не хочу отпускать от себя сына, отступила от таза и села в кресло.
Теплый Джонни спал на моем плече. Он издавал тихие сопящие звуки, словно хотел меня успокоить. Финбар наблюдал за мной из угла.
— Ты видел? — спросила я.
— Не так как ты. Но твой разум был открыт для меня, я знаю, что видела ты. — Он не стал прибегать к мысленной речи, а говорил вслух, в своей обычной тихой неуверенной манере, как будто решил теперь, находясь среди людей, практиковаться в искусстве разговора.
— Что это было? Меня словно оттолкнула железная рука! Похоже на преграду, воздвигнутую каким-то… волшебником, охраняющим свои секреты. О таких невидимых стенах рассказывают старые сказки!
— Ты права. Мне кажется, все это лучше скрыть от Конора. Я думал, ты увидишь не сестру, а другого, того, кого хочешь больше всего на свете.
— Они связаны. Сейчас то, что я узнаю об одном, расскажет мне про другого. Но видение не о настоящем. Такого просто не может быть. Это явно ее ребенок — я поняла по выражению ее глаз. Должно быть, мне открылось будущее.
— Или то, чего бы тебе хотелось.
— Это жестоко, — пробормотала я, глотая слезы.
— Дар предвидения жесток. Ты и сама уже это знаешь. Посмотришь снова?
— Я… я не знаю. Не знаю, хочу ли я еще что-то видеть.
— Ты не умеешь лгать.
И я положила Джонни в люльку, накрыв многоцветным лоскутным одеялом, затем вернулась, чтобы посмотреть в воду еще раз. Финбар не пытался руководить мной, но его молчаливое присутствие давало мне силы.
Некоторое время мне казалось, что ничего не получится. Вода, вроде бы, замутилась и потемнела, но в ней не было заметно никакого движения. Она не двигалась, будто ничто ее не трогало.
«Доверие. Правда, — я мысленно повторяла эти слова и изо всех сил старалась прогнать все остальные. — Правда. Доверие».
Я закрыла глаза, а когда снова открыла их, на гладкой поверхности появилась новая картинка.
Маленькие изображения сменяли друг друга. Вот они дерутся с кем-то в странной земле, под палящим солнцем. Бран, нахмурившись, пригнулся, над его головой пролетел топор. А вот они на корабле, что быстро плывет по бурному морю. Альбатрос держит штурвал, улыбается соленым брызгам, а парус рвет штормовой ветер. Бран склонился над лежащим на палубе человеком, чьи плечо и шея плотно обернуты окровавленной тканью.
— Можешь еще быстрее? — кричит Бран.
— Если хочешь окончить это плавание на дне океана, я попробую, — отвечает Альбатрос. — Мечтаешь жить среди морских чудовищ?
Потом, на берегу, они роют под деревом яму. Опускают в землю безвольное тело. Остальные молча стоят вокруг. Землю набросали обратно, разровняли почву.
— Надо было оставить с нами Лиадан, — произнес кто-то. — Она бы знала, что делать. Она бы его спасла.
Послышался звук удара, и Бран дико заорал:
— Заткнись!
Вода снова потемнела, и я решила, будто все закончилось. Но тут вспыхнула новая картинка. Они снова в той пещере, где жили Древние, и снаружи в теплой весенней ночи стоят двое. Они на вахте, пока остальные спят под холмом. Может, все это происходит прямо сейчас? Светит полная луна, и я отчетливо вижу их лица.
— Ты был неправ, — без предисловий заговорил Альбатрос. — Выдра всего лишь сказал правду. Тебе нельзя было ее отпускать.
— Обойдусь без советчиков, — рявкнул Бран. — Я не зарезал ее — и ладно. Ты не хуже меня знаешь, что женщинам здесь не место.
— Но с ней все иначе, не так ли?
— Да как?! Как она может вести такую жизнь как мы? И вообще, она дочь хозяев Семиводья. Ее отец предал свои земли и своих людей. Из-за своих эгоистичных желаний он ушел, и некому стало их защищать… Забавно, правда? Именно ему я обязан своей полной неспособностью стать достойным мужем его дочери. Он просто не знал, что творит, когда покидал Херроуфилд!
— А тебе, значит, на нее наплевать, да?
— Мне не нужны новые проповеди, — устало произнес Бран.
— И именно поэтому ты примчался назад, как только решил, что она в опасности?
Молчание.
— Ну? — Альбатрос не собирался сдаваться.
— Ты слишком много фантазируешь. У нас была работа, мы ее сделали. Вот и все.
