— Змей, — пробормотал он. — Выдра. Ребята. На той стороне.
— Думаешь, если мы сможем перебраться, они нас встретят?
— Ребята. Перебраться. — Он переступил с ноги на ногу и внезапно осел на землю. — Голова. Прости. Руки.
— Я сделаю с ними что-нибудь, если смогу. Когда мы доберемся… когда будем в безопасности, я смогу уменьшить твою боль и дам тебе снадобье от лихорадки. Я послала за помощью, но не знаю, придет ли она. Альбатрос, ты меня понял?
— Понял, — эхом повторил он.
— До заката мы должны убраться отсюда. Как только зайдет солнце, лучники Эамона начнут стрелять и спустятся вниз с факелами. Мы можем идти только по этой тропе. Если Бран… если командир не придет в себя вовремя, я просто не знаю, что мы будем делать.
В этот момент Джонни решил громко заявить о себе. У меня не было выхода, мне пришлось снять его со спины, расстегнуть платье и покормить малыша. Похоже, разум Альбатроса был не вполне затуманен лихорадкой, поскольку он придвинулся к нам достаточно быстро, чтобы поддержать коленями голову и плечи Брана, пока я занималась ребенком. Джонни сопел у меня на груди, день догорал, бросая последние лучи на синие соцветия лаванды вокруг, тишина вокруг нарушалась только резкими криками цапель на болоте. Бран лежал неподвижно, как статуя воина на чьей-нибудь могиле, и я поняла, что больше не в силах сдерживать слезы. Что я наделала?! Почему я возомнила, что могу забыть о предостережениях Дивного Народа?! Я почему-то верила, что смогу спасти этих людей, смогу подарить новое будущее и им, и себе. Теперь, похоже, мы все погибнем, и Джонни вместе с нами! Уж его-то я могла спасти, если бы не моя идиотская гордость!!!
— Умирает, — вяло заметил Альбатрос. — Удар по голове. Не проснется. Он бы попросил прикончить его, если бы мог.
— Но он не может, — рявкнула я, забыв про слезы. — Это не ему решать. Он не может умереть. Я не позволю!
Альбатрос едва заметно усмехнулся.
— Нарушили устав, а? Подождите, доберется до вас Змей… — слова утонули в болезненном стоне.
— Альбатрос, нам придется попробовать.
— Я понимаю. Пошли. Я понесу. Я еще сильный.
— Не сомневаюсь. И ты знаешь дорогу, ты ведь вел мою сестру через эти болота. Но ты ранен и измучен, а он не сможет тебе помочь.
— Я еще сильный. Понесу.
— Тогда отправляться надо прямо сейчас, как только малыш наестся. Солнце садится быстро и, похоже, помощь не сумеет подоспеть вовремя.
Альбатрос что-то пробурчал и перевернул Брана на бок.
— Готов, — сказал он. — Тебе придется помочь. Руки. Не могу. Не сейчас.
И правда, невозможно схватить человека за руку, или за одежду, и взвалить себе на спину, когда руки у тебя в таком состоянии, как у Альбатроса. Он морщился от любого, легчайшего прикосновения.
Потихоньку, полегоньку. Иначе мы не могли. Ставить перед собой очень небольшую задачу и стараться не загадывать слишком далеко наперед, а то сердце наверняка уйдет в пятки и утащит за собой последние крохи отваги. Закрепить Джонни за спиной так крепко, как только получится. Благо, он заснул. Теперь наклониться, поднять плечи Брана с земли, постараться помочь Альбатросу подвести его собственные плечи под командира и удержать в таком положении. Ладони у Альбатроса ни на что не годились. Он мог поддержать вытянутой рукой, мог подтолкнуть коленом, но был не способен ни сжимать, ни хватать. Я еле удержалась, чтобы не закричать: «Да как же ты его понесешь?! А что если он свалится?!». Между нами говоря, мы сами уронили Брана трижды, пока Альбатрос с трудом поднялся на колени, а потом, шатаясь, встал, с закинутым на плечи другом — голова слева, ноги справа, руки болтаются. Собственные руки Альбатрос развел в стороны и согнул в локтях, искалеченные ладони в окровавленных повязках напряженно уставились в небо. Сверху, со стены, раздался взрыв издевательских аплодисментов.
— Отлично, — ободряюще сказала я. — Это правда, здорово, Альбатрос. А теперь надо идти.
Вокруг по всему болоту уже запели птицы, устраиваясь на ночлег в глухих уголках этой негостеприимной земли, приходившейся им родным домом. Закатное солнце окрасило озерца открытой воды в кроваво красный цвет.
— Пошли, — сказал Альбатрос. Мы посмотрели друг на друга и отвернулись. В его побелевших от лихорадки глазах я прочла правду: эта дорога ведет к смерти.
— Думаю, на том конце пути мы с тобой разопьем флягу чего-нибудь очень крепкого, — сказала я. Слова звучали уверенно, но меня выдавала дрожь в голосе.
А потом Альбатрос ступил в трясину. Его босые ноги очень осторожно двигались от одного пучка травы к другому. Вправо, снова вправо, потом влево. А я шла за ним след в след, высоко подоткнув юбки. Малыш милосердно молчал. Я чувствовала, что вся покрываюсь липким холодным потом. Я слышала собственное быстрое неровное дыхание, сердце стучало в ушах. Шаг. Еще шаг. Мы двигались вперед медленно, так медленно, что я не отваживалась обернуться, чтобы оценить, миновали ли мы уже ту черту, до которой опытный стрелок при свете факелов уверенно попадает в цель. А потом мы добрались до участка, где пучки сухой травы росли гораздо реже — на расстоянии прыжка взрослого мужчины или легконогой женщины, такой, как моя сестра Ниав. Как я прыгну, с ребенком?.. Я заколебалась, а Альбатрос, не оглядываясь, шел вперед, и я не могла закричать «подожди», из страха, что напугаю его, и он потеряет равновесие. «Ну же, скорее, Лиадан, — понукала я себя. — Давай, а не то он скроется из виду, и тогда…» Я прыгнула, неловко приземлилась, соскользнув ногой с мокрой травы. Я выставила руки в стороны, закачалась, восстановила равновесие. Вокруг меня в темно-коричневой трясине раздавались тихие чавкающие и булькающие звуки. Голодные звуки. Альбатрос двигался вперед довольно уверенно, хоть и небыстро. Шаг. Остановка. Еще шаг. Под весом безжизненного тела Брана он сильно наклонился вперед. Наверное, в таком положении ему очень сложно видеть дорогу.
— Лиадан? — его голос странно бесплотно зазвучал в окружающей пустоте.
— Я тут.
— Скоро стемнеет.
— Я знаю. — После заката, если не сгустятся облака, останется еще немного света. Но луна сейчас убывает, она светит слабо и взойдет поздно. — Мы должны делать все, что можем.
Он не ответил, просто снова шагнул вперед, я видела, как его босые ноги удерживают равновесие на этой непредсказуемой тропе, как он напрягает пальцы, как ступня примеряется к весу тела. Я видела, как даже сейчас, практически без рук, он все же умудряется осторожно контролировать груз на своих плечах и наклоняться то влево, то вправо, то вперед, то назад, чтобы не терять равновесия. Когда стемнеет, он уже не сможет найти для нас дорогу. И тогда вряд ли будет важно, насколько он силен и вынослив.
Света становилось все меньше, я начала чувствовать короткие уколы на руках и ногах, на лице и шее. Вокруг то возникало, то утихало тонкое жужжание. Тучи кусачих насекомых поднимались с мокрой травы и, без сомнения, были просто счастливы обнаружить столь сочный и обильный ужин. Джонни внезапно заплакал, громко и горестно. Я никак не могла ему помочь и его пронзительный, испуганный голосок звенел над болотами. А где-то далеко, ему вторил еще один звук. Глухой, неземной, похожий одновременно и на крик и на пение. Может, этот голос и правда предрекает чью-то скорую смерть, как сказал мне когда-то молоденький стражник? Я приказала себе не думать о глупостях. Но крик все еще звучал, звенел у меня в голове, вибрировал в болезненно влажном воздухе, гудел в кровавом свете зари вокруг нас. Плачь Баньши. Джонни надрывался. Впервые в его коротенькой жизни он закричал — а никто немедленно не прибежал ему на помощь и не обеспечил желаемое: сухие пеленки, заботливые руки, ласковые слова, мазь из ромашки и полыни, чтобы прогнать этих жужжащих тварей, которые без конца делают ему больно!
