Юноша начал рассказ:
— Даже сын Туатта Де Даннан может заболеть от любви. Именно так и случилось с Энгусом. Юный, сильный, красивый, известный храбростью в бою — кто бы подумал, что его так легко победить? Но однажды, когда он охотился на оленя, его вдруг сморила внезапная истома, и он растянулся на траве под сенью тисового дерева. Он тут же заснул и увидел сон. О, что это был за сон! Он увидел женщину, столь прекрасную, что при ее появлении меркли звезды на небесах. Женщину, способную разбить сердце мужчины на тысячи осколков. Он увидел, как она босиком идет по пустынному пляжу, высокая и стройная, и грудь ее, там где она выступала из темных складок платья, белела, словно лунный свет на снежных холмах. А волосы у нее были словно листья бука по осени, рыже-золотистые и блестящие, как полированная медь. Он увидел как нежны и грациозны ее движения, а потом проснулся, зная, что должен получить эту женщину или умереть."Уж слишком много личного в этом описании", — подумала я. Но когда рассказчик переводил дыхание, я огляделась, и увидела, что кроме меня, похоже, никто не увидел в его словах ничего особенного. Только один человек.
Шон стоял рядом с Эйслинг у окна, и, казалось, оба они слушают так же внимательно, как и я. Но я знала, что думают они при этом друг о друге, и все их внимание поглощено тем, как его рука непринужденно лежит у нее на талии, а ее пальцы нежно касаются края его рукава. Ибудан смотрел на юного друида, но совершенно отсутствующим взглядом. Мать положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Конор выглядел совершенно спокойным, Лайам отстраненным. Оставшиеся домочадцы вежливо слушали. И лишь Ниав сидела на краешке своего стула, завороженная и напряженная. На щеках ее горел яркий румянец, а прекрасные голубые глаза горели восхищением. Он рассказывал для нее, в этом не было никаких сомнений. Неужели, никому кроме меня это не видно?! Похоже его слова имеют над людьми некую странную власть.
— Энгус страдал целый год и один день, — продолжил друид. — Еженощно дева являлась ему в видениях, иногда рядом с его ложем, облаченная в незапятнанные белые одежды, столь близкая, что казалось, ее можно коснуться рукой. Когда она наклонялась над ним, ему казалось, что он чувствует легкое прикосновение ее длинных волос к своему обнаженному телу. Но едва лишь он протягивал руку — оп! — она тут же исчезала. Желание изъело его настолько, что он впал в лихорадку, и отец его, Дагда, испугался за жизнь и рассудок сына. Кто она? Реальна ли эта девушка, или она порождение разума Энгуса, и ему суждено лишь мечтать о ней?
Энгус умирал, тело его пылало, сердце билось словно походный барабан, глаза горели лихорадкой. И тогда Дагда отправился на поиски, призвав на помощь короля Мюнстера
[5]
. Они искали на западе, искали на востоке, по горам и долам, по дорогам и тропам Ирландии, и наконец узнали имя девушки. Каэр Ибормейт, Тисовая Ягода, так ее звали, и была она дочерью Итала, князя Туатта Де, живущего в ином мире, в земле Коннахт
[6]
.
Едва они рассказали Энгусу о том, что узнали, он поднялся со смертного одра и тут же отправился за ней. Он долго ехал и наконец добрался до озера под названием Пасть Дракона, на берегах которого он впервые увидел любимую. И он ждал там три дня и три ночи, без еды и питья, и она наконец появилась. Она шла босиком по песку, точно как в его первом видении и от дуновений озерного ветерка длинные волосы обвивались вокруг ее тела, подобно языкам настоящего пламени. Желание едва не вскружило ему голову, но он смог справиться с собой, приблизиться к ней вежливо и представиться достойно.
Он увидел, что девушка носит вокруг шеи серебряный ошейник, и тут только заметил, что она связана цепью с другой девушкой, а та с третьей… и что вдоль берега друг за другом вереницей идут трижды по тридцать прекрасных девушек, скованных между собою цепью из чистого серебра. Но когда Энгус попросил Каэр стать его женой, когда он признался ей в своей страсти, она исчезла так же тихо, как появилась, и все ее служанки вместе с ней. И была она самой высокой, и самой прекрасной из них. Настоящей владычицей его сердца.
Он сделал паузу, но даже не посмотрел в ту сторону, где сверкая восхищением во взоре, неподвижно, подобно прекрасной статуе, сидела Ниав. Я никогда не видела, чтобы она так долго сидела неподвижно.
— После этого Дагда явился пред отцом Каэр в его жилище в Коннахте и попросил справедливости. Как может его сын Энгус завоевать его прекрасную дочь, без которой он не мыслит себе жизни? Как можно покорить это странное создание? Сперва Эатал не хотел ничего говорить, но Дагда заставил его ответить. Прекрасная Каэр, сказал ее отец, пожелала проводить каждый второй год в обличье лебедя. В день праздника Самхейн примет она свое птичье обличье, и в день превращения Энгус должен завладеть ею, ибо в этот день сила ее уменьшается. Но пусть приготовится, — предупредил Эатал. За победу придется заплатить.
И все произошло так, как предсказал Эатал. В вечер праздника Самхейн Энгус поехал назад к Пасти Дракона, и увидел на берегу трижды по пятдесят прекрасных лебедей в ошейниках чеканного серебра. Трижды пятьдесят и еще один, поскольку знал Энгус, что лебедь с самыми белыми перьями и с самой гордой шеей — не кто иной, как его прекрасная Каэр Ибормейт. Энгус подошел к ней и пал перед ней на колени, а она положила голову ему на плечо и расправила широкие крылья. И в ту же секунду, он почувствовал, что меняется. Дрожь сотрясла все его тело от кончиков волос до кончиков ногтей, от мизинцев до самого сердца. И увидел он, что кожа его обрастает перьями, а руки превращаются в белоснежные крылья, а зрение становится острым. И понял он, что тоже превратился в лебедя.
Они трижды облетели вокруг озера, распевая радостные песни, и столь сладки были их голоса, что все живое на многие лиги вокруг погрузилось в мирный сон. После этого Каэр Ибормейт вернулась с Энгусом домой. В истории не рассказывается, вернулись они в людском или в птичьем обличье. Но говорят, что если под вечер Самхейна пойти к Пасти Дракона и на закате тихо-тихо стоять на берегу озера, то услышишь, как в темноте их песня до сих пор звучит над озером. И еще говорят, что хоть раз услышавший эту песню, не забудет ее никогда. Пока сердце бьется в груди.
Воцарившееся молчание говорило об уважении, которого удостаивались только лучшие рассказчики. Он действительно талантливо вел повествование, не хуже, чем любой из членов нашей семьи. Я не смотрела на Ниав. Я надеялась, что ее алые щеки не привлекут излишнего внимания. И тут заговорила моя мать.
— Подойди сюда, юноша, — мягко попросила она и встала, не выпуская, однако, руку мужа. Друид вышел вперед, мне показалось, что он слегка побледнел. Наверное, несмотря на показную уверенность, для него все это оказалось тяжким испытанием. "Он ведь еще совсем молод, чуть за двадцать", — подумала я.
— Ты рассказал нам свою историю с чувством и воображением. Спасибо за прекрасное развлечение. Она ласково улыбнулась ему, но я заметила, как крепко она сжимает руку Ибудана у себя за спиной, будто ищет поддержки.
