Безродной не требовалось повторять дважды. Она давно уже не считала нужным унижаться и кому-то что-то доказывать, так что ответ был простым и поразительно сдержанным.
— Бенэ, — кивнула девушка. — Слечна Глашек это запомнит.
Она уже развернулась градусов на девяносто и собралась уходить, как услышала оклик Фортуны.
— Броня!
— Вы что-то хотели, слечна Штернберк? — синеглазка послушно остановилась. Замерла на половине оборота в неестественном положении, глядя строго перед собой.
— Это ты что-то хотела, — голос первой красотки потока звучал мягко, бархатисто, ласкал слух. — Я так понимаю, ты смогла восстановить свои воспоминания после берсерка и тебе они не понравились? Ты вспомнила, кем была та некромагичка, у которой мы вчера забрали высоконасыщенный прах?
— Это было важно пятнадцать секунд назад, — спокойно ответила попаданка. — С тех пор ситуация изменилась.
— Вижу, вам, действительно, нужно успокаивающее заклинание.
Переферийным зрением безродная сумела заметить движение и вовремя на него среагировать. Её движение оказалось куда как быстрей, чем сознание собеседницы: дворянка успела осознать, что ситуация изменилась, но не сразу поняла, в чём именно, а потому продолжила проговаривать реплику, произнося её с каждым словом всё медленней и неуверенней.
— Вы слишком эмоционально… реагируете… на разные… мелочи…
Фортуна перевела удивлённый взгляд на запястье своей правой руки, вокруг которого сомкнулись в пальцы синеглазки в жёстком, вплоть до белеющих костяшек, болезненном захвате, мешающем завершить движение и коснуться волшебной палочкой точки, меж ключицами Брони, где сходились многие отвечающие за эмоциональное состояние потоки энергии.
— Этого больше не требуется, — строго произнесла та, кто совсем недавно просила о помощи с успокоительным заклинанием. — Лучше спрячьте палочку, пока мы не поссорились на самом деле.
Разумеется, каждая из девушек, сопровождавших слечну Штернберк, поспешила расчехлить оружие и навести его на чрезмерно много позволяющую себе безродную.
— Кажется, Глашек, ты забыла своё место! — с плохо скрываемым весельем произнесла одна из них.
Фортуна обеспокоенно скосилась в сторону последней ораторши.
— Опустите палочки… Линда, Тришка, вас это тоже касается, — дождавшись, когда спутницы нехотя выполнят указание, дворянка продолжила. — Броня, ты неадекватно реагируешь. Тебе действительно нужно успокоиться. Это всё нервы заставляют тебя видеть угрозу там, где её нет.
— Ошибаетесь, слечна Штернберк, — синеглазка сделала шаг назад, и лишь после, наконец, разжала пальцы. Секунду спустя нежная кожа первой красотки в месте захвата приобрела здоровый оттенок взамен неестественно-белого, больше гармонирующего с бледными пальцами безродной. — Это мои наивность и желание верить в людей заставили меня поверить, что в Форгерии дела могут обстоять иначе, чем в моём старом мире. Но нет, всё на своих местах: я снова окружена людьми, которые меня презирают и ненавидят.
— Это не так… — попыталась вставить слово Фортуна, но Броня её тут же перебила.
— Это так! И мне это нравится, — речь синеглазки стала похожа на змеиное шипение. — Это отвлекает от угрызений совести по поводу душ, которые я загубила вчера по неосторожности. Это спускает с небес на землю и даёт мне цель, к которой можно идти, не стесняясь никаких средств. Обожаю даруемое всеобщей ненавистью чувство свободы от моральных ограничений.
— О, Семеро, — красотка в неуверенности сделала шаг назад. Её взгляд забегал, стараясь ухватить как можно больше деталей в образе собеседницы: уголки губ, приподнявшиеся в злобном оскале, лёгкий сгиб в коленях, дающий стойке пружинистость, напряжение рук, которых к блоку и захвату. — Ты… всё это время была такой? Ты это прятала под своей безэмоциональной правильностью?
— Вы тоже неплохо справлялись с тем, чтобы скрыть своё истинное лицо: вот только, королева, вы забыли о том, сколь велика роль свиты в вашем образе, — взгляд прищуренных синих глаз скользнул по подружкам Фортуны. — Тот, кто играет в хоккей, общается преимущественно с хоккеистами.
Дворянка пару секунд молчала, прежде чем задать следующий вопрос.
— Ты ведь не поверишь мне, что бы я ни сказала?
— Ни единому слову, — Броня повернулась спиной к представительницам высшего сословия. — Если у вас будет для меня работа, вы знаете, где меня найти.
4.
Броня не лгала.
Ей, действительно, стало легче.
Последние несколько дней посеяли в разуме девушки сомнение, внесли смуту в мысли, перемешали ориентиры. Безродная оказалась в мире, в котором она не знала, как себя вести. Нет, речь идёт не о мире лживой и лицемерной шляхты. Она оказалась в мире людей. Все люди лживы и лицемерны. А ведь некромагичка ещё в прошлой жизни вывела крайне важное правило: не пытаться сблизиться с теми, кто тебе нравится.
Ведь когда ты сближаешься с человеком, ты начинаешь узнавать его лучше. А чем лучше ты кого-то узнаёшь, тем больше шансов, что ты найдёшь что-то, от чего тебя будет откровенно тошнить.
Нет! Людей, которые тебе приятны, стоит держать на том самом расстоянии, на котором они не вызывают отторжения. В конце концов, редко можно встретить человека, который хотя бы маску красивую на свою физиономию удосужится напялить. Хотя бы кривенько. На уровне “издалека сойдёт”. К сожалению, Броня была слишком внимательной, чтобы подмечать все плохо скрытые мерзкие и отвратительные черты других людей. А увидев однажды, девушка была не способна их забыть.
Что поделать? Долгое время её выживание зависело от того, сумеет ли она заранее разглядеть угрозу и успеть к ней подготовиться. И до сих пор этот навык оказывался крайне полезен: в “Вечне забаве” он помог отразить нападение сил Сковронской, да и при подготовке к последней операции проявил себя: выбор места проведения боя и маршрута отступления, понятное дело, был не случаен.
К сожалению или к счастью, научившись видеть в людях всё самое худшее, Броня так и не выработала навык, позволяющий с ними разговаривать. Нет, она умела обмениваться информацией с другими лысыми приматами посредством звуков или текста, однако, не умела получать от этого удовольствие. По крайней мере способом, отличным от вываливания на них массивов структурированных данных по самым разным вопросам.
Именно поэтому фраза “держи друзей близко, а врагов — ещё ближе” была для слечны Глашек крайне отвратительной рекомендацией. Она предпочитала держаться подальше от всех людей на свете. Даже от родителей, которым хватило мозгов доверить кому-то, столь сомнительному, как Маллой-младший, одну из памятных вещей своей дочери.
В каждом человеке есть что-то мерзкое. В каждом. И Броня не была исключением. В конце концов, в мире нет никого, кого девушка бы знала лучше, чем саму себя. И люди вокруг чрезмерно заблуждались на её счёт: они просто не понимали, что именно грызёт прутья клетки строгого морального кодекса. И грызёт столь отчаянно, что металл от избыточного трения даже начинает нагреваться.
