Именно так она и погибла в прошлый раз.
Разумеется, синеглазка не хотела умирать. Пусть она ненавидела этот мир, она любила жить. Жить вопреки. Словно насмешка над системой общественных ценностей и взаимоотношений. Ошибка, существующая независимо от того, хотят этого окружающие или нет.
Это чувство подпитывало некромагичку. Оно определяло её. Злорадство было главной её эмоцией. Не “мягкость”, “доброта” и прочие сопли, о которых говорят окружающие. Нет-нет-нет. Только злоба. Она заставляла девушку чувствовать себя живой.
Наверное, именно поэтому Броне было почти физически больно видеть несправедливость. Именно с помощью несправедливости мир кунал самодовольную попаданку головой в грязь. У него были большие проблемы с тем, чтобы сделать что-то с самой синеглазкой: она была существом чрезмерно вёртким и крепким, достаточно отчаянным, чтобы подниматься вновь и вновь после каждого удара.
Но даже такое противоестественное создание, как Броня Глашек, оказывалось бессильно, когда мироздание атаковало кого-то другого со словами “смотри, на её месте могла быть ты”. Каждый такой случай девушка воспринимала на удивление болезненно.
— Смотри же, распахни свои синие глаза, — шептали Семеро. — Мы могли бы раздавить тебя в любую секунду. Что бы ты стала делать, окажись на месте той же пани Вейлис? Без некромагии. Одна против толпы здоровых мужиков? Ничего.
— Я не стану пани Вейлис, — отчаянно кричало нутро попаданки. — Я буду сильной! Я уже могу разобрать на запчасти каждую из этих мускулистых свиней!
— У Сковронского есть не только они. У него есть некромаги. Могущественные некромаги. Дипломированные, — в голосах Семерых слышались великое множество интонаций: кто-то зол, кто-то хихикал, кому-то было просто всё равно. — Не вооружённые гориллы, так мастера волшебной палочки тебя достанут.
— Не достанут! У меня есть протекция! Меня защищают! — надрывалась сущность Брони.
— Защита не будет вечной! Ты оступишься!
— Не оступлюсь!
— Признай это! И мы отстанем! Признай, что ты живёшь не вопреки нам, а лишь потому, что мы позволяем!
— Нет! Не могу! Тогда я не смогу злорадствовать! — взмолилась девичья душа. — Тогда мне незачем будет жить!
— Эмоции не важны, ты же знаешь, — форгерийские боги чувствовали своё превосходство. — Важны лишь факты. Ты — никто. Тебе просто повезло. Мы позволили тебе стать той, кем ты являешься.
— Нет! Ничего подобного! Я! Я сама! Я работала! Я старалась! Я трудилась! Я впахивала в поте лица! Не вы, а я себя постоила! Я себя создала!
— Лишь потому, что мы позволили.
— Это не так! Я докажу! Вам не победить! Вы можете убить меня, но я продолжу жить вам на зло! Не в этом мире, так в другом!
Именно так. Броня была обязана либо остановить резню, либо сдаться. И это снова выбор без выбора. Либо ты рискуешь физически, либо умираешь внутри. Но какой смысл существовать дальше пустой оболочкой, в которой не осталось ничего?
В которой не осталось даже злобы?
И пусть весь мир верит, что синеглазая попаданка спасает других людей исключительно из доброты и женской мягкости. Кому какое дело до их мыслей? Люди не имеют значения. Никто, кроме самой Брони. Ей были нужны другие представители рода человечества, но не чтобы их любить, а чтобы иметь моральное право презирать само мироздание.
Жизнь становится значительно проще, когда ты осознаёшь, кем являешься, чего хочешь и почему ты жаждешь именно этого. Когда ты больше не обманываешь сама себя.
И именно оттого походка попаданки была лёгкой. Именно потому девушка решительно распахнула дверь в зал совещаний студсовета. Именно упомянутое осознание придавало уверенности внимательному взгляду синих глаз, высокомерно обшаривающему помещение в поисках весьма конкретной личности.
Той самой, что имела недавно неосторожность пообещать одному маленькому лживому комку злобы исполнить любую его просьбу.
По счастью, несмотря на тот факт, что перемена уже постепенно подходила к концу, Ёлко Каппек всё ещё находилась там же, где Броня видела её в последний раз. Даже более того: компанию ей составлял сын ректора. Тот самый, что всего пару дней назад красиво пел о том, что его волнует судьба жителей Хотски и весь тот бардак, который происходил в последнее время в жизни синеглазки, был нужен исключительно для того, чтобы сделать жизнь челяди комфортней и безопасней.
— Лучше. Не. Бывает, — с плохо скрываемым удовольствием прочеканила самозванная Лешая и удовлетворённо щёлкнула языком.
Чрезмерно громкий, по меркам этих мест, голос привлёк внимание немногочисленных обитателей зала заседаний. В том числе, конечно же, Дарка.
Маллой-младший демонстративно поднёс палец к губам и осудающе зашипел на шумную посетительницу. Не то решил ни с того ни с сего проявить немного такта, не то просто нашёл этот жест чрезмерно забавным. Однако же, на Броню этот призыв, правильный и уместный, не оказал никакого влияния. Если не считать, конечно же, лёгкого чувства раздражения.
— Пошикай мне тут! — вздорно вздёрнула подбородочек синеглазка. — Нам есть, о чём поговорить, и мне, в отличие от тебя, чужих ушей бояться смысла нет.
Последнее замечание привлекло внимание немногочисленных свидетелей. Уже было не важно, действительно ли их интересовали личность ректорского сына и его ошибки, или же они просто не могли игнорировать столь шумное поведение. Значение имел лишь сам факт их внимания.
— Ты беременна?! — ошарашенно воскликнул Дарк, и эта несложная шутка отчего-то заставила Ёлко поперхнуться смехом.
— Я беременна идеей и сейчас вынашиваю планы! — не растерялась Броня. Она уверенно шагала к своей жертве. — Надеюсь, что не только я. Ты должен уже знать об облавах на жителей Хотски, которые устраивает Сковронский.
— Я знаю, — улыбка мигом исчезла с лица молодого человека. Оно стало серьёзным, словно бы у робота-убийцы из будущего, явившегося убить мать ещё не родившегося главы восстания против машин.
— И что мы будем с этим делать? — спросила девушка, останавливаясь в паре метров от Дарка и Ёлко. Руки многозначительно скрестились на груди.
— Абсолютно ничего, — уверенно кивнул босс, повторяя позу собеседницы, словно зеркальное отражение.
— А как же все твои слова о том, как тебя беспокоят судьбы челяди, страдающей под гнётом Сковронского? Неужто все они были ложью? Красивой сказкой для легковерных и наивных девушек?
— Отнюдь, — серьёзно ответил некромаг. — Меня, действительно, беспокоят судьбы челяди. Меня беспокоят судьбы всех людей. Не только жителей Хотски.
— Сказал “А”, говори уже “Б”, — синие глаза попаданки смотрели на молодого человека с недобрым прищуром.
— У меня есть подданные, Броня, — сдержанно ответил ректорский сынок. — Те, кто доверяют мне. И судьба моих подданных волнует меня больше, чем судьба тех, кто ими не является. Я не могу лишний раз рисковать теми, кто мне доверяет. Лучше выждать. Собираются силы. Серьёзные силы. Крупные игроки. Диктатуре Сковронских скоро придёт конец.
