О пытках, уничтоживших их разум и извративших душу.
Последняя же треть сознания Брони сокрылась в самых глубинах её разума. Отрешённая. Почти механическая. С усердием машины она соотносила каждый шаг девушки с картами катакомб, что были предусмотрительно заучены назубок.
И пусть данные слегка устарели. Пусть появились новые ответвления, а часть старых проходов перестала существовать. Для целеустремлённого некромага это не было проблемой: не существует стен, что нельзя разрушить. Не существует пропастей, что нельзя преодолеть.
Броня чувствовала себя крайне странно, когда рассекала парой взмахов поводка сетку, за которой видела очередную страшную картину того, как палач совершает надругательство не просто над телом и достоинством человека, а над самим понятием свободной воли. Ведь стоило только сделать шаг навстречу видению, как реальность в очередной раз преображалась.
Чтобы не раствориться самой в безумии, не стать частью коллективного создания, некромагичке приходилось идеально балансировать на границе трёх миров. В точке, где существовали понятия правил и закономерностей, непротиворечащие ни одной из возможных интерпретаций.
Уверенность и воля. Вера.
Огромное могучее потустороннее существо подчинялось им. Оно было готово стать мечом Брони. Жаждало, чтобы девичья рука направила удар. Призрак отлично понимал, что подобен слепцу, беспорядочно размахивающему топором в надежде зацепить того, кто лишил его зрения. И понимание это, само собой, не было осознанным.
Они были на одной волне. С каждым шагом злость чудовища вступала во всё больший резонанс с чернильной кляксой призрачного гнева. Каждый пройденный синеглазым монстром метр изменял не только положение некромагички относительно точки в пространстве, но и её статус в иерархии искалеченных душ.
Потусторонний хлад лёг на девичьи плечи. Он нашёл щели в доспехах. Он проник сквозь защиту. Неразрывное полотно страждущих бесплотных созданий обратилось плащом. Руки мертвецов, не существующие в реальности, заключили в призрачные объятия каждый квадратный сантиметр тела, последние девятнадцать лет служившего вместилищем для наиболее уродливой сущности из всех, что когда-нибудь видел Ковач.
Броня давно признала и приняла свою злобу. Признала за собой статус зла. Однако никто, кроме неё самой, не волен выбирать, на кого обрушится та ядовитая всепоглощающая тьма, что удерживает вместе осколки разбитой на части души.
Для общения с призраками не были нужны громкие слова. Не были нужны и тихие. Только сейчас девушка поняла, что всё это время её красноречие имело значение исключительно для неё самой. Истины, отпечатанные в методичках, наконец раскрыли весь свой смысл.
Духи не знают речи. Они больше не мыслят в рамках привычных человеку понятий. Но слова, обращённые к мёртвым, резонируют с душевным состоянием говорящего.
Броня больше не обращалась к боевому поводку. Она разрушала преграды призрачным плащом. Стены, созданные из твёрдого и неподатливого материала были для потусторонней мощи не прочней бумаги. Монументальная каменная кладка не замедляла некромагичку даже на миг. Даже на жалкую долю секунды.
Лишь сейчас, подчинившись воле некромага, понимающего принципы работы с энергией, духи научились концентрировать всю свою силу, что взросла из семян ненависти на почве из страха и страданий.
Потусторонний холод толкал вперёд. Мёртвые уже просочились сквозь плоть. Они засели в костях. Они текли по её венам. Ускорялись с каждым ударом сердца. Попаданка ощущала мороз даже головного корой мозга.
Тело становилось чужим.
Каждый шаг давался с огромным трудом. Огромная инерция, схожая с той, какая знакома пьянице: когда необходимо огромное усилие, чтобы сдвинуть руку хоть на пару сантиметров, однако же, едва та придёт в движение, ты перестаёшь понимать, как же её остановить. Не раз и не два девушка встречалась с преградой, однако плащ чистой злобы оказывался прочней.
Парадоксально, но синеглазая попаданка куда как лучше ощущала явления энергетические, чем физические. Она больше не могла почувствовать соприкосновение стопы с покрытым нечистотами полом. Даже положение собственного тела в пространстве ей приходилось перепроверять, находя взглядом собственные конечности. Оттого и не получалось у неё столь изящно лавировать средь препятствий, как она привыкла. Это, в итоге, и привело к столкновению, в результате которого своды канализации лишились опоры, и Броню погребло под толщей земли и бетона.
И в этот миг девушка наконец потеряла самообладание. Она настолько испугалась и разозлилась, что позволила своим чувствам, своей примитивной жажде выбраться, порождённой вялотекущей клаустрофобией, знакомой каждому, кто ощущал беспокойство, когда вагон метро стоял посреди тоннеля без движения дольше трёх минут, излиться в простейшей и в наиболее примитивной форме.
В форме импульса, являющегося физическим воплощением одной единственной мысли.
“Наверх!”
2.
Дождь усиливался.
Дарк ощущал, как по его позвоночнику строем маршируют мурашки, а челюсти столь сильно возжелали музыки, что обратились в кастаньеты, не нуждавшиеся в минимальном участии артиста, но проклятые до самого последнего момента своего существования порождать невообразимую какофонию.
Юный некромаг никак не мог понять, действительно ли на улице столь холодно, или же то, что его мозг пытался трактовать, как резкое падение температуры, на самом деле являлось признаком того, что где-то там внизу девушки столкнулись с проблемами, и теперь то страшное существо, что дремало под Ковачем, проснулось и изо всех сил рвалось на свободу?
Желая отвлечься от тяжёлых мыслей, “номер один” снял с пояса волшебную палочку и соткал заклинание телекинеза, что справилось с застёжками перчатки куда быстрей, чем это удалось бы сделать непослушным замёрзшим рукам.
Взгляд молодого человека упал на кисть. Четыре целых пальца и один усечённый. Одна единственная искалеченная фаланга.
Символ того, что ничто не истинно, и всё дозволено.
Некромаг зарылся в один из подсумков и извлёк из него отрубленный перст, отмеченный чёрной обугленной литерой дельта. Дельта — первая буква в имени “Даркен”.
Этот жест привлёк внимание стоящего рядом непоколебимого и недвижимого громилы Гало, что до недавнего времени неотрывно смотрел вдаль. В точку, где они ожидали увидеть признаки присутствия Иггдрасиля.
— Мне казалось, ты отослал все наши пальцы в семейную усадьбу. Вместе со змеёй Глашек, — меланхолично произнёс “номер три”.
— Так и есть, — кивнул “номер один”. — Я действительно отослал все ваши пальцы в семейную усадьбу. Вместе со змеёй Глашек.
— А свой палец отчего сохранили? — вмешался в разговор Вик. В отличие от Гало, Ворон предпочитал не стоять во весь рост, а сидеть на бетонном блоке и тихонечко клевать носом, не обращая внимания на непогоду.
