— Это… ещё почему? — степень непонимания ситуации Маллоем-младшим была достаточно велика, чтобы вопрос прозвучал неосознанно.
На самом деле Даркену совершенно не хотелось знать, почему сестрица считает его дураком. Но было уже поздно. Ларец Пандоры открылся. И вряд ли получится остановить этот поток словоизвержения прежде, чем он иссякнет сам.
— Потому что дурак! Потому что не видишь очевидного! Отцу противно и больно, что ты от нас отдаляешься! Матери противно и больно, что ты от нас отдаляешься! И, самое главное, мне противно и больно, что ты от нас отдаляешься! Когда мы в последний раз все ели за одним столом?! Твоё место всегда пустует! Последние полгода тебя дома почти не бывает! Приказы челяди?! Да ты только ради этой челяди второй день подряд домой приходишь! — обвинения сыпались одно за другим. Не было и мгновения, куда можно было бы вставить оправдания или ответный упрёк. Так говорит кто-то, кто хочет, чтобы его услышали, но не желает слышать других. — Где бы ты сегодня ночевал, если бы слечна Глашек не появилась бы в нашей жизни? Где. Бы. Ты. Ночевал?
Уж точно не в усадьбе. Нет, не в доме родителей, а в квартире-студии в Хемлоке.
Ну, как женщины это делают? Во всех мирах! Они ведь любой спор вывернут наизнанку. Всё обернут в свою пользу так, что ты ещё и виноват окажешься. Истина не столь важна, ибо ненадёжна. Истина — она ведь тоже женского пола.
Дарк уже чувствовал себя виноватым. Но он не мог так просто сдаться.
Почему он должен был думать о чувствах тех, кто сам не думал о его чувствах?
— А зачем мне здесь находиться? — тихо, неторопливо, старательно подбирая слова, ответил молодой человек. — Чтобы слышать вечные упрёки? Я не хочу чувствовать себя ребёнком второго сорта!
— Второго сорта? — у Гиацинт аж челюсть отвисла. Она начала часто-часто моргать. Реакция явно не была отрепетирована заранее. Удивление искреннее, неподдельное.
— Ну, да! — развёл руками некромаг. — А вы как думали? Неужели не замечали, что вам спускается с рук то, за что с меня бы шкуру содрали.
— Братик-дурак!!! — как оказалось, прошлый крик был далеко не пределом возможностей сестрички. На сей раз Гиа основательно постаралась. Даже вытянула руки со сжатыми кулачками вдоль тела и зажмурилась. — Неужели не понятно, что это, как раз, потому, что ребёнок второго сорта — это я! Не мне быть наследником! А я и не хочу! В прошлой жизни наследником не была, и в этой не буду! Не хочу я участвовать в сражениях, принимать тяжёлые решения и нести ответственность за жизни других! Потому и дрессировать меня так не надо, — воздух в лёгких у сестрички, всё-таки, заканчивался. Голос стал тише. Кажется, и эмоции уходили, пуская на смену опустошённость. — Мне надо быть красивой и гостеприимной. Радовать глаз. Выйти, за кого скажете вы с папенькой. Улыбаться ему. Не я стану следующим ректором УСиМ. Ты.
И что тут ответить? Что же получалось? “Сам придумал — сам обиделся”? Разве не мог Дарк догадаться обо всём этом раньше? Мог. Ей богу, памяти и знаний на полтиник, а мозгов, как у девятнадцатилетки сопливого! Но ведь ничего подобного и в голову не приходило. Конечно, при желании, всегда имелась возможность найти оправдание: ведь с родителями, к примеру, было бессмысленно разговаривать. Мама во всём поддерживала отца и постоянно повторяла, что тот хочет, как лучше, а отец… Маллой-старший никогда не признавал свои ошибки вслух и считал, что лучший способ воспитания — именно что дрессировка. Все разговоры оказывались бесполезны, потому как каждый раз они проходили в обстановке, когда оба собеседника верили, что их понимают.
Но это было не так.
И, в какой-то момент истина “разговоры — бесполезны” стала казаться аксиомой. Выводы, которые сделал Дарк для себя, казались ему логичными и полностью объясняющими поведение отца. Глашек над таким походом обязательно посмеялась бы, поспешив напомнить, что у любого явления может найтись великое множество объяснений, и выбирать из великого множества надо не первое попавшееся, кажущееся логичным, а то которое кажется наиболее простым и вероятным с учётом всего доступного множества факторов. Зануда просто обожала речи в таком стиле, всегда заканчивая их фразой “а всё остальное — первый шаг к шапочке из фольги”.
Никто не любил её речи, кроме преподавателей. И с преподавателями она становилась крайне словоохотлива.
И ведь, курва, всё правильно говорила. Объяснение, которое предлагала Гиа соответствовало критериям вероятности куда больше, чем то, что выдумал Дарк.
Молодой человек поджал губы. Не зная, что и ответить, он неторопливо поднялся на ноги и отряхнул седалище.
— Я это… телефон потерял… можешь мне позвонить?
Голос звучал тихо. Слегка подавлено. Таким голосом произносят извинения. И пусть ни одно из них не звучало — они подразумевались. Не было смысла говорить громче. Гнев и чувство собственной правоты уже не давили на лёгкие. Они ушли. А что осталось? Сожаление? Пожалуй, нет. Оно ещё не успело заявиться. Чтобы пришло сожаление, нужно немного больше времени на раздумья. В итоге… это, пожалуй, была меланхоличная апатия. Слабая и готова уступить первому чувству, которое придёт на смену тем, что уже показали себя никудышными лидерами.
— Ты мне свой новый номер не давал, — так же тихо ответила сестрица.
Какие чувства испытывала она? Почему её голос такой тихий? Неужели она тоже пыталась извиниться, не сказав ничего прямо? Считала себя виноватой в том, что не разглядела раньше истинных причин конфликта? В конце концов, она ведь тоже лишь выглядела девочкой-подростком, но не являлась ей.
— О, вот как? — действительно. Не давал. Это была одна из мер, посредством которых Даркен всё это время держался подальше от семьи. — Ну и ладно. Кто-нибудь из слуг найдёт. Пойдём? Пройдёмся?
— Да, — клюнула носиком воздух сестрёнка. — Пройдёмся.
Некромагу пришлось взять инициативу на себя. Он подошёл к девушке и аккуратно взял её за плечо.
— Прости меня, Гиа. Дураком был.
— Дураком и остался, — насупилась она.
Ну всё! Разобиделась. Поругалась, пережила стресс, и теперь Дарку её предстояло утешать. Как будто бы она одна нервничала во время этого разговора? Так всегда. Во всех мирах. Форгерия не исключение. Мужчина всегда окажется виноват, всегда будет извиняться.
— Я знаю, — он ободряющим жестом чуть потёр плечико сестры. — Пойдём. Понимаешь, — начал молодой человек, едва они ступили первый шаг вместе, в одном направлении. — В прошлой жизни от меня не требовалось так много. Мне позволяли жить так, как я считаю нужным.
— Ты добился успеха? — в вопросе всё ещё была шпилька. Ненужная обиженная шпилька.
Некромаг сделал вид, что не заметил её.
— Нет. После школы я потратил пару лет на размышления о том, кем хочу быть. После университета несколько лет не работал. Всё искал себя. Точнее, делал вид, что искал себя. Ведь нашёл же. Великовозрастный лентяй, который только и хочет, что тусить и развлекаться. Я себя нашёл, но такой я не был нужен миру.
