— Я… — мальчишка открыл-было рот, но тут же вновь его захлопнул. Молчание длилось ещё секунды три или четыре. — Мне сложно даже подумать о том, чтобы поднять на них руку. Фигура учителя в моих глазах неприкосновенна. Но ты ведь не поэтому спрашиваешь, верно?
Он нашёл в себе силы вновь взглянуть сестрице в глаза.
Та лишь молча кивнула.
— Вот как? — Лёва невесело усмехнулся. — Я всё это время рассматривал, как систему, исключительно свой класс. Себя и тех, кто меня травил. Учитель не казался частью этой системы. Но ты права. Класс постоянно находится под влиянием внешних сил. И система намного сложней, чем мне представлялось изначально. И мой частный случай лишь приглашение подумать об общей ситуации.
Снова кивок.
— Насколько виновны представители власти? Их вина первична или вторична? Что происходит раньше: попустительство или преступление, которому удобно существовать в обстановке, когда его не замечают? А какова вина директора, допускающего это попустительство?
— Я нашла для себя ответы на эти вопросы, — Броня мягко улыбнулась и ласково взлохматила волосы младшего брата. — Найди и ты их для себя. Составь собственную картину мира, протяни причинно-следственные связи. Определи степень вины каждого. А я пойду пока пообщаюсь с батей.
Лёва рассеянным жестом прижал растрёпанные волосы в движении, являющимся жалкой пародией на попытку пригладить, и слегка пустоватым, задумчивым взором проводил сестру, выходящую в коридор.
А там уже царила движуха. Отец только-только стянул с ноги второй ботинок, — была у него такая занятная привычка полностью расшнуровывать обувь, прежде чем её снять, — как откуда-то с кухни прозвучал бойкий голосок Илеги.
— Кушать подано! Как говорят у нас в храме Лешей: садитесь жрать, пожалуйста!
И этот выкрик был единственным, что Броня разобрала, хотя, очевидно, что до недавнего времени папа и мама, встретившая его у дверей, о чём-то оживлённо, но вполголоса, беседовали. О теме оставалось лишь догадываться, но вряд ли хоть кто-то мог бы назвать подобную задачку сложной.
Родители так резко замолчали. Так смотрели в сторону дочери. Неужели с таким подходом они рассчитывали хоть что-то скрыть?
Впрочем, в этом доме куда важней была не тайна, а умение вежливо не замечать конфуза. И Броня блеснула этим навыком, когда первым делом обратилась не к пану Глашеку, а к камеристке:
— Мы сейчас пододём, Лега! — бодро крикнула некромагичка, а затем улыбнулась отцу. — С возвращением, пап. А я, вот, сегодня дома. Решила отдохнуть от всей этой суеты.
Улыбку легко подхватила и вернула матушка.
— Пойду, помогу стол сервировать! — сказала родительница, а затем, быстро клюнув мужа в щёку, поспешила на кухню.
Пан Глашек и его дочь остались наедине. И лёгковестная атмосфера обернулась тенью меланхолии.
Губы отца слегка изогнулись в неком грустном подобии чего-то ободряющего.
— Так ведь легче, правда?
— А вам? — тихо ответила Броня.
— И нам тоже, — почти что прошептал мужчина.
Он шагнул вперёд. Заботливым жестом похлопал дочку по плечу, но уже спустя секунду не сдержался и сграбастал её родительские в объятия, некогда способные защитить ребёнка от всей жестокости и несправедливости Форгерии.
Отец и дочь молчали пару секунд прежде, чем пан Глашек снова заговорил.
— Ты переломишь им всем хребет. Сама же говорила, что невозможного в мире до обидного мало.
— Не переломлю, а выдерну и запихну обратно через глотку, — поправила его дочурка. — Я всё ещё не уверена в деталях того, что делаю. Но я делаю хоть что-то. Пусть сценарий не оптимальный, но промедление и бездействие куда опасней.
— Многие делают меньше, чем ты, — успокоил её отец.
— Вы можете на время покинуть Прагу?
Мужчина решительно взял Броню за плечи и отстранился, чтобы иметь возможность взглянуть девушке в глаза.
— Можем. Но зачем?
— Так безопасней.
— Нас оживят, если что. Ведь так?
— Да, моя связь с семейством Маллоев крепка.
— Так зачем? — густые брови сместились к переносице, а взгляд стал строгим. — Мы так и будем вечно бегать каждый раз, когда ты учуешь очередную заварушку? А мне казалось, что тебе нужны надёжные люди.
Броня поморщилась.
— Мама передала уже, значит? Ты всё равно сейчас мне бесполезен, как бригадир. Да и растения в храме без матушки не умрут. А Лёва ещё слишком юн и слаб.
— Зато если мы не сбежим сейчас, в будущем ты будешь за нас меньше волноваться, — сказал он. — Привыкнешь. Как я привык. Привык сначала отпускать тебя одну ходить до школы. Привык позволять тебе гулять сначала под окнами, а затем и по району. Привык к тому, что ты крутишься среди шляхты. И как я привыкаю к твоей любви совать голову в пасть льву, чтобы укусить того за горло изнутри.
Броня не выдержала и хрюкнула в кулачок.
Лицо бати тотчас же стало кислым.
— Да, в голове это звучало лучше, — вынужден был признать он.
— А по-моему божественно! — Лешая не стала сдерживаться и уже откровенно хихикала. — Укусить за горло изнутри. Я, действительно, страдаю любовью к подобным трюкам.
В этот момент с кухни вновь донёсся голосок Илеги.
— Роечка! Ням-ням!
Услышав имя змеюки, родитель поспешил оглядеться по сторонам. Рептилия быстро обнаружилась, уверенно ползущая по коридору на зов заботливой камеристочки.
Папа неловко взмахнул руками и отшатнулся назад, спиной врезавшись в дверь.
Грохот был знатный.
— Право слово, Бронь, я же просил, чтобы у меня по дому не ползали ядовитые гады! Куда подевалась твоя ответственность?
Девушка поморщилась.
— Всё в порядке, пап. Сегодня я свалилась с машины, а затем меня полкилометра наверное тащило по асфальту за ней следом. И всё это время Роечка обвивала мою талию. Я, конечно же, старалась падать то на бедро, то на ягодицы, чтобы малышку не зашибло, но… даже в этой ситуации она меня не укусила. Роя очень умная.
— Но это всё ещё животное, — родитель хмурым взглядом проводил змею на кухню. — Даже добрейший пёс иногда прихватит за руку. С перепугу или от внезапной боли. Ну так его клыки не ядовиты. Если он вовремя остановится, даже больно не будет. А тут рептилия. Она же не способна контролировать вброс отравы, так ведь?
— В природе — обычно да, — согласилась Лешая. — Но Роя ведь магически изменённая. Она отлично контролирует свой яд. Даже может прыснуть им удалённо, что ей уметь, вообще-то, не полагается. Ну и в конце концов, я же рядом. Нейтрализую отраву прежде, чем станет сильно больно. Даже оживлять никого не придётся.
Отец недовольно пожевал губы.
