Морис выключил компьютер и поднялся в свою комнату. Странно, но ему не хотелось спать…
Он подошел к окну с намерением задвинуть шторы. И невольно залюбовался… Серебряным коромыслом на плече ночи сиял месяц, и, точно брызги хрустальной воды, мерцали звезды.
В его глазах отражались блики зыбкого света, а он думал о том, что давно не был дома. И что все чаще ему начинало казаться, что его дом здесь… Все это могло показаться странным со стороны, но Морису Миндаугасу это представлялось естественным. Он приехал погостить к старому другу, увидел на вечеринке Ее и тотчас потерял голову, напросился на работу в ее детективное агентство и постарался стать незаменимым. Насколько это удалось ему, сказать трудно. Да, Мирослава оценила его таланты, ведь по образованию он юрист, как и она сама, к тому же отлично ладит с компьютером, да и в расследовании не раз и не два подбрасывал идеи, которые помогали докопаться до истины. Волгина, надо отдать ей должное, никогда не занижала его вклада, как, впрочем, и ничьего другого.
Помогло ему и его страстное увлечение кулинарией. Хотя тут, пожалуй, его таланты больше ценили его друзья, чем сама Мирослава, в еде довольно неприхотливая.
Но он до сир пор не знал самого главного – как она относится к нему, испытывает ли более трепетные чувства, чем удовлетворение от совместной работы…
Не мог же он напрямую спросить ее об этом? Хотя почему и нет? Наверное, потому что все еще казалось ему зыбким, как этот мерцающий свет за окном. Интуиция подсказывала ему, что пока еще рано говорить о своих чувствах и тем более просить ее ответить на них…
Пока Морис предавался переживаниям, Мирослава и Дон уже видели десятый сон.
– Чем вы собираетесь заняться сегодня? – спросил Миндаугас свою работодательницу утром.
Мирослава вздохнула, зачем-то размешала чай в чашке, в которой никогда не было сахара, и ответила:
– Продолжу знакомства с женщинами Мерцалова.
– Думаете, надо?
– Я должна отработать эту линию до конца.
Он кивнул в знак согласия и спросил:
– Чем заняться мне?
Она пытливо посмотрела ему в лицо и тихо сказала:
– С моей стороны будет большой наглостью, если я попрошу тебя подрезать кусты роз у забора?
Он весело рассмеялся.
– Прости, – пробормотала она, – ты устраивался на работу не садовником.
Он легко коснулся длинными пальцами ее руки.
– Нет-нет, что вы, я с удовольствием подстригу розы.
– Тогда почему ты смеялся?
– У вас было такое выражение лица!
– Какое?
– Просительное…
– Поняла, как у просительницы у парадного крыльца. – Она тоже рассмеялась. Потом стала серьезной и проговорила задумчиво: – Хотелось бы мне знать, что раскопала полиция и почему Шура вчера как в рот воды набрал.
– Может быть, спросить его об этом?
– Ага, так он тебе и скажет, тем более что, по его мнению, я утаиваю информацию…
– Но ведь мы ничего не утаиваем! Просто еще не все систематизировано.
– Но Шура думает иначе.
– Да, наверное, надо попытаться взглянуть на вещи и с его точки зрения, – заметил Морис.
– Как-нибудь обязательно взглянем, а пока я побежала, спасибо за завтрак.
– Не за что, – произнес он, глядя ей вслед. Морис был уверен, что к обеду она не вернется. А на ужин решил приготовить свекольник, запеченного карпа, которого и Дон одобрит, и кугялис – картофельную запеканку. На десерт можно подать творожный сыр с тмином. Морис надеялся, что Наполеонов тоже пожалует к ужину и им с Мирославой удастся его разговорить.
Может, это удалось бы сделать и вчера, если бы не Люся. Ох уж эта Люся! У Миндаугаса при одном воспоминании о ней мурашки начинали бегать по коже.
Когда Мирослава приехала в местный драматический театр, ей пришлось предъявить удостоверение, а потом объясниться с директором Павлом Максимовичем Емильяненко – довольно молодым блондином с холодными зеленоватыми глазами и тонким ртом.
Он внимательно выслушал ее объяснения и спросил, почему она решила встретиться с Вероникой Хованской именно в стенах театра.
– Потому что я хочу посмотреть на нее со стороны.
– Ну, что ж, – сказал блондин, – Лилия Петровна проводит вас в зрительный зал. Труппа репетирует «Грозу» Островского. Вероника Хованская играет Катерину.
– Спасибо, вы очень добры.
– Да ладно, – усмехнулся он, – вы бы с удовольствием послали меня к черту, – и неожиданно ослепительно улыбнулся.
Мирослава улыбнулась ему в ответ и поспешила за Лилией Петровной – худенькой старушкой в строгом темно-синем костюме и белой блузке с кружевным воротничком.
«Интересно, кто она, – подумала на ходу Волгина, – билетерша, гардеробщица, администратор…»
– Я секретарь Павла Максимовича, – прервала ее угадывания старушка.
– Вы, наверное, давно работаете в театре?
– Сто лет.
– Я бы дала вам намного меньше, – пошутила Мирослава.
Старушка оценила юмор:
– Вы правы, мне семьдесят пять. В театре я с 20 лет.
– И, конечно, хорошо знаете всех актеров.
– Да, – грустно подтвердила она, – и тех, что служат сейчас, и многих ушедших.
Мирослава почтительно промолчала.
– Вас интересует Вероника Хованская, – произнесла Лилия Петровна скорее утвердительно, чем вопросительно.
Но Мирослава на всякий случай кивнула.
– Это в связи с убийством Мерцалова-младшего?
– От вас ничего не скроешь, – мягко улыбнулась Мирослава.
– Ну, пресса уже давно всех оповестила.
– Это точно, – вздохнула Волгина.
– Вы поосторожнее с Вероничкой, – неожиданно попросила Лилия Петровна.
– Почему?
– Девочка очень переживает.
– Я думала, их отношения завершились…
– Не сомневаюсь, что Анатолий Мерцалов тоже так думал. Но Вероника, бедная девочка, продолжала надеяться.
– Вот как?
– Если бы вы видели, как Мерцалов красиво за ней ухаживал, какие огромные дарил корзины с розами.
– Пытаюсь представить…
– А однажды он привез к театру целую группу музыкантов и сам пел серенаду. Народу тогда собралось!
– У богатых свои причуды, – безразлично проговорила Мирослава.
– Вас я, вижу, – одобрительно улыбнулась Лилия Петровна, – красивыми жестами мужчин не растрогать.
– Ага, ни словами, ни подарками, – отозвалась беззаботно детектив.
