— Ты не говорила мне, что у тебя больная мать.
Я дымом подавилась и стала смеяться.
— А что тебе можно было сказать?
— Да, — кинул он. — Я помню каждое твоё слово, Алёна. О твоей маме я слышал один раз, когда пришёл Морок. Ты сказала, что она у тебя есть. Просто мама, семья, работа. Больше ничего ты не сказала.
Он сейчас всё вывернул, повернул и завернул так, что я ещё и виновата в смерти собственной матери окажусь. Вот ведь хитрая тварь.
-И ты бы меня послушал? — я просто обалдевала от наглости. — Ты меня бы отпустил?
— Я уже владел зверем, ты не можешь знать, чтобы я сделал, а что нет. Ты даже не попыталась говорить со мной на эту тему.
— Ты себя помнишь?! — я перешла на крик. — Ты же зверьё зверьём был, да и сейчас не сильно изменился!
— Не кричи, — мерзкая надменная физиономия, всевластного господина. — Когда ты просила: «Сделай мне ещё что-нибудь, что никто никогда не делал» ты была уверена, что я тебя трахну по-особенному. А рассказать мне о том, что у матери сердце больное и тебе хотя бы весточку надо подать, «жива-здорова», об этом ты не думала.
Мало ему меня в нищету загнать. Мало оскорбить, надругаться и морально опустить, он ещё и вину в смерти матери умудрился в меня вбить.
— С меня хватит, — выдохнула я, откинув сигарету и выключив вентиляцию. Это был конец, лучше умереть, чем рядом с ним находится.
— И куда ты пойдешь? — без усмешки и на том спасибо.
— Домой, — я накинула пальто, застегнула сапоги.
— Я тебя не отпущу, Алёна. Не надейся сбежать.
— Марфу Васильевну отпустил, и меня отпустишь, — ехидничала я.
— Марфа мне не отдалась. А ты моим семенем помечена и уже пользуешься во всю благами моего зверя.
— И какими же?!
Он поднялся на ноги и сунул руки в карманы узких брюк, откинув полы тёплого пиджака. Немного замялся, рассмотрев носы своих идеально-начищенных чёрных туфель и ответил:
— Перед тем, как уехать в тайгу три года назад, ты прошла обследование. Забыла и не взяла результаты, но у тебя были найдены раковые опухоли. Рак в твоем возрасте очень опасен, потому что молодой организм плодит клетки быстрее. Врач тебя просила ещё раз сдать анализы, уже когда заболел твой отец, но результат был отрицательный, и первые анализы признали ошибочными. На самом деле я даю тебе здоровье, молодость и регенерацию.
— Зажрись своими долбанными подарками! Если суждено Максиму сиротой остаться, значит, судьба такая!
— Это необратимый процесс, ты моя, а я твой.
— Я сейчас расплачусь, — ядовито бросила ему и вышла в приёмную.
— Стой!
Я брыкалась, кусалась, сопротивлялась и упиралась. Куда против такого облома! Столько силищи, лес топором валить. Подхватил и усадил на стол секретаря. Вот только ноги мои раздвинуть не получилось, спасибо, узкая юбка. Схватил крепко голову за затылок и властно направил к своему лицу. Рассматривал, остановив взгляд на губах.
— Нил Ильич! — заверещала вошедшая в приёмную Олеся. — Как вы смеете приставать к девушке на рабочем месте.
Будто в другом месте приставать к девушкам законно.
Лихо, приподняв бровь, с отвращением посмотрел на рыжую. Я в этот момент лягнулась и выскользнула из его объятий. Спряталась за спину девчонки.
— Не бойся Алёна, сейчас их садят за такие дела, — она ткнула пальцем в сторону Ильича. — Я свидетелем буду, насильник!
— Слыхал! — подначивала я и побежала из приёмной в сторону лифта, рыжая за мной.
Нил не стал нас провожать, ушёл в свой кабинет, и мы дружно выдохнули.
— Слушай, Олеся, — я заглянула в её карие глаза за стёклами очков. — Не говори о том, что видела. Он опасен и может тебе навредить.
— Он запугивал тебя? — она по-деловому поправила очки, скрестила руки на пышной груди. Вот и я такой же месяц назад была, лялькой в розовых очках. Верила, что справлюсь с любой ситуацией.
— Не запугивал. Ты не должна ничего предпринимать. Пообещай мне.
— Ну, уж нет. Не сойдет насильнику такое с рук. Ты можешь обратиться в полицию
Створки лифта открылись и на этаж вошла Нюра Николаевна. Я её обогнула и нажав кнопку уехала на первый этаж.
Отработала полдня, теперь пешком дошла до садика и забрала Максимочку чуть раньше. Он был рад меня видеть. На телефон пришло сообщение, что поступили деньги на счёт. Половина прожиточного минимума, хватит только коммуналку оплатить. Ильич решил измором взять.
Я с юности училась любую ситуацию анализировать и делать выводы. Пока стояла у горки, где Максимка с другими детьми весело катались на ледянках, думала о прошедшем разговоре с Ильичом. И теперь в моей голове засела одна мысль, нужно всё время следить за здоровьем брата. Мать со слабым сердцем, отец и старшая сестра с раком. У меня не было причин Нилу не верить, ведь доктор Ушакова сильно настаивала, чтобы я тоже сдала анализы. И спросить я у неё могу, она скажет правду. И получается, не заблудись я в лесу, была бы уже мертва, а Максим в детском доме.
Мы зашли за продуктами, купила малышу мороженое. Денег в обрез, но ребёнок это ощущать на себе не должен, не обнищаем, если рожок купим.
— Белкина Алёна Ярославна? — спрашивал звонкий девичий голосок в трубке моего телефона, когда мы с Максимкой поднимались к себе на этаж.
— Да, это я.
— Ваш родственник находится в плохом состоянии и желает вас видеть. Отделение хирургии железнодорожная больница, палата номер двадцать четыре.
— Да, вы что? Он же в онкологии должен быть! — возмутилась я.
— Простите, мне велено передать.
Соседка наша Галина Петровна мне не нравилась. Было в ней что-то психически нездоровое. Но выбора у меня не было, о том, что оставляю ребёнка совершенно чужому человеку, я подумала после. Женщина в больших очках и зализанными за уши седыми волосами с пониманием отнеслась к моей ситуации и взяла Максимку к себе в квартиру. Я предложила побыть в нашей, но она наотрез отказалась, уверив, что всё будет в порядке.
Как угорелая кошка, я неслась через весь город к железнодорожной больнице. В голове не укладывалось, что случилось с моей жизнью.
В больнице меня заставили надеть халатик и бахилы, указали путь к лестнице. Старое здание, узкие коридоры. В железнодорожной больнице лечились исключительно работники железной дороги, те, кто работал или работает сейчас. Но мой отец никаким боком к таким профессиям не относился. В палате были очень высокие потолки. На кровати у окна на больничной каталке спал старик под капельницей, дед Стасик.
33
Он выглядел очень плохо, на столько, что даже было страшно подойти к нему. Дедушка Стасик ещё три года назад здоровый, крепкий дед, сейчас лежал, как покойник в гробу на больничной койке и не двигался. Я села рядом и взяла его коричнево-желтую сушеную руку.
