Он прижал мои руки к телу, зажав их своими бёдрами, и ухватил пальцами мои соски. Бил по грудям руками, выкручивал сосочки. Боль пронзила тело, и я, запрокинув голову, закричала, пыталась вырваться. Морок терзал груди, а потом резко отпустил. Закинул мои ноги к голове, широко раскинув, и воткнул член во влагалище, не направляя рукой, сделал больно.
Принялся вдалбливаться в меня. Бился, бился, зажимал ноги у подушек. Кровь отступила от ног, и внутри опять всё зажгло от напряжения мышц и неудобной позы. Член входил очень глубоко, раздражая матку, и я получила болезненный тяжелый оргазм, во время которого не смогла ни дышать, ни кричать. Как то схватила вдох, и всё поплыло перед глазами.
— Третий раз, — услышала я как в тумане.
Опять пальцы внутри меня. Теперь только один, я его чувствовала. Палец прошел по верхней стенке влагалища, поёрзал там, помассировал всё внутри. Морок в этот момент ухватил мочку моего уха и прикусил её.
Пару движений пальцем, и я опять улетела. В этот раз я не вернулась. Четвёртый раз должен был стать последним. Но нет.
До хрипа кричала, когда он кусал меня. Обмотал мои запястья платьем и привязал к спинке кровати. Резкая, режущая боль, он стеганул меня ремнём по ягодицам, и я попыталась сжаться, дёргалась бессильно и немощно. Пару тройку раз он ещё попал по попе, потом стеганул по спине. Забрался ко мне сзади, поставил на четвереньки, и, не дав упасть, вошёл в меня со всего маху.
Сколько это продолжалось, я не помнила, потому что меня вырубало из сознания. Я очнулась в душевой кабине. Сидела под холодным потоком воды. Морок возвышался надо мной, опрокинул мне на спину свою ступню.
— Ещё шесть раз, — сказал он мне.
— Я не смогу больше, — разрыдалась, закрыв лицо руками. Всё тело изъедала боль. Лицо, горло, промежность, спина с ягодицами. Соски казались надколотыми.
— Ладно, пожалею тебя. Минет, в попку, и свободна. Или ещё шесть раз?
Не отстанет ведь. Он выполнит, что сказал. Я слабо полезла вверх по его ногам. Длинный толстый член вяло висел. Попал под холодный поток воды и сморщился. Таким он мне нравился больше, не травмоопасный, когда маленький.
Морок выключил воду, а я взяла в рот, поглаживая ладонями член. Орган напрягался, становился больше, вырос, заполнив весь мой рот. Стал проталкиваться в больное горло. Не знаю, сколько раз он в меня воткнулся.
Зверь встал в поддоне на колени и поставил меня раком.
— Расслабься, — сказал он мне, и я почувствовала, как он чем-то натирает моё тугое отверстие.
Куда тут расслабиться. Когда громадная головка натянула мою попку, я беспомощно стала биться руками об плитку стены. Глаза на лоб вылезли от кошмарных страданий.
— Тужься, — командовал ублюдок. — Давай, малыш, впусти меня.
— Пиздец! — закричала я, и на меня навалилась истерика.
Морок остановился. Головка выскользнула из меня, и я облегчённо вздохнула. Не стал, отпустил, кинув в поддоне. Я почувствовала, как на разодранное когтями лицо полились горячие капли спермы. Жлоб.
Зверски, болезненно усмехнулся. Глаза от холодного золотого поменяли цвет, темнели пока не стали казаться чёрными. Двуликая мразь, сумел побороть зверя.
— Ты ещё влюблена в меня, Светик-семицветик? — он выключил воду и оставил меня одну.
Изувеченная, изуродованная, я выползла из душа. Сумела укутаться в махровый белый халат. На четвереньках, я добралась до двери и там, в комнате, села, прислонившись спиной к стене, обхватила слабыми, дрожащими руками свои колени в синяках.
— Свет, ты меня слышишь? — я подняла глаза и увидела Витю. Как давно он здесь? Сколько я сижу? — Пошли, Света, я отвезу тебя.
Он поднял меня на ноги и укрыл черным плащом, накинув на голову широкий капюшон. Чтобы никто не увидел, что сделали с мисс Голденскай этой ночью.
Поддерживал почти навесу, потому что ноги меня не держали. Вынес из каюты в коридор. Мы спустились на лифте, и вышли на палубу. Лайнер уже пришвартовался к пристани. На улице было ранее утро.
Голые ноги почувствовали коврик внутри машины. Витя завёл мотор. На панели написано шесть часов утра. Семь часов насилия.
Выехали в полупустой город. Я откинулась в кресле и бессмысленным взглядом смотрела в окно.
— Зачем? — хрипло спросила я, ощутив резкую боль в горле. — Зачем, он так делает?
Витя занервничал, я даже повернула голову к нему. Он ударил по рулю, в узкую полоску сжались его губы.
— Х*й знает. Он что-то от тебя хочет. Однозначно хочет довести, для какого-то дела. Я бы мог сказать совету клана, что он насилует репродуктивную Дамку, ему не поздоровится от бет. Но боюсь, что его действия могут быть оправданы. Тогда мне пи*дец. Не знаю я! Не знаю, Света. У меня девок насиловали, но чтобы оборотень Дамку! Бл*дь!
Он припарковался у пустого тротуара. Аккуратно подтянул меня к себе.
— Я сейчас раны залижу, шрамов не останется.
Нежно взял моё лицо и стал лизать его. Я закрыла глаза и нервно рассмеялась:
— И спину, и попу и писю мою тоже поцелуй, чтобы не болело.
— Дурочка, — тихо рассмеялся Витя, — мне за такое вылизывание, Морок яйца оторвёт. Личиком обойдешься.
Какое счастье, что мне шестьдесят два года, и я переживу всё это без последствий.
12
Морок сидел на полу своего кабинета и пил из гранёного стакана Армянский коньяк. Лука Бабай привёз по блату, это его первый бета. Беглый матёрый волк, накосячевший у себя на родине.
Иван был одиночкой долгое время. Вскоре, стали к нему со всех концов прибиваться волки, кто с парой, кто без. Он Высший, альфа, привлекает к себе бойцов, собирает стаю, где бы не находился.
Лука тоже Высший, стал таковым пол года назад. Младше Морока намного. Он Погосян по паспорту, а зверь заговорил с ним, и оборотень взял кличку своего волка. Бабай. Иван Морок, его злейший враг Нил имел прозвище Лихо. Сбор славянской нечисти.
Пару лет Морок тряс черных золотоискателей, а потом открыл Голденскай. Государственные лицензии на разработку золотых рудников, отжатые заводы и магазины. Сам-то он особо не вкладывался в дело. Со своей бандой, а правильно сказать стаей быстро подмял под себя нужный бизнес и стал личностью вполне известной. У него семь бет, седьмой Витёк Верницкий, прибывший из стаи Лихо, вражеской стаи, где мелкому было не место.
Всё кинуто на нужные, рабочие рельсы, идёт своим чередом, пора успокоиться, постараться сгладить свою агрессию и воинственность. Его беты, кроме Вити все при Дамках, спокойны, как пульс у покойника. Один он болен, по-настоящему болен яростью. Каждую неделю кровь.
А всё она, его истинная пара. Недосягаемая, недоступная.
Морок запрокинул голову, посмотрел на окно. Горели многочисленные огни города, заглядывая в пустой тёмный кабинет холодным светом. Оборотень когтём провёл по своей шее, пустив себе кровь.
