Весь день я забочусь о своём мужчине. Я его обтираю влажными тряпочками, умываю и пою. Он отравился немного, и есть ожоги, которые быстро сходят. Иван просит его побрить. Хорошо, что у Егора находится машинка для бритья, я аккуратно состригаю кудри, обходя стороной ожог на голове. Жалко волос, но Ванечку жалею сильнее.
В этот день он не встаёт, только пьёт. Когда засыпает, я ухожу на кухню. Там, ковыряясь ложкой в мясном рагу, рассказываю, что произошло. И плачу и рыдаю, но с улыбкой, потому что Иван жив.
Глубокой ночью просыпаюсь от того, что его рука легонько хлопает меня по попе.
— Испугалась? — хрипло спрашивает он.
— Очень, — отвечаю честно.
— Не пугайся, я острожный. Уверена, что на работу хочешь?
— Да. Нам деньги нужны, квартиру снять. Завтра попрошу у Марины Викторовны, чтобы пораньше выплатила, хотя бы часть.
— Ты меня со счетов не скидывай. Будет квартира, заявление в загс и поступление в университет. А с работой заканчивай.
— Но, как же? — смотрю в его спокойное лицо.
— Учиться будешь очно.
День восьмой. И не надо больше подвигов!
Лера меня осмеивала. Она с утра понедельника не в духе, Катя огрызается, говорит, что я теперь погорелец, и могла бы наша коллега быть снисходительней, но Лера не могла. Она плюётся ядом, обсуждая мою одежду. Я пришла на работу в старом Катином платье, которое мне велико и смотрится, как тряпка. Грязные кроссовки, я так и не смогла отмыть. Вид мой немного замученный, и волосы приходится расчёсывать на работе, собирать в куличик одной резинкой. Но дело оказалось не в моём внешнем виде, Лера переходит от одежды к моему поведению. Она узнала, что Иван за мной ухлёстывает. Она ревнует так сильно, что стучит дверцей моего железного ящика, и девчонки от меня оттаскивают разгневавшуюся змею.
Я не обижаюсь, я её не слышу. У меня эйфория и полное погружение в любовь. Иду на рабочее место, и чтобы не отвлекаться на злорадное шипение, надеваю наушники, включаю музыку. Работаю.
Через несколько часов в мастерской появляется мастер. На нём новая одежда. С утра мы с ним расстались, он поехал себя одевать. Теперь в джинсах и футболке, сверху накинут чёрный рабочий халат. Он лысый, это так необычно, что его не сразу узнают подопечные. Ожоги исчезли, голова сизая от пробивающихся волос, но такая ослепительная белоснежная улыбка, что сил у девчонок не хватает, и все отвлекаются от работы.
Я подхожу к нему, как в бреду. Он берёт мою руку и надевает на безымянный палец яркое, светло-жёлтое колечко. У самого Ивана пальцы черно-зелёные от пасты Гои, это значит, он сам полировал изделия.
— Нравится? — смотрит на меня внимательно сверху. — Здесь и здесь пустим змейку из брильянтов, сейчас Макса выловлю, и в пробирку* отправим, пусть знаки ставят. Потом ещё хочу тебе к нему цепочку с кулоном, браслет и серьги сделать.
— Нравится, — краснею я.
— Будешь моей женой?
По мастерской проносится восторженное «ах!».
— Буду, — киваю, и Ванечка меня берёт за подбородок, поднимает голову выше и целует в губы.
Слышу аплодисменты.
Ещё более глубокое погружение в любовь, хотя, казалось, куда ещё глубже, почти задыхаюсь. Сажусь на своё место, не могу смотреть никому в глаза. На поздравления только киваю. В этот раз работать почти не могу.
Отвлекает меня Лера. Глаза сужены, губы напряжённые искривлены.
— Будешь знать, что такое счастье с красивым мужчиной, — ядовито крысится она. — Иван твой на фуршете в столовке блондиночку нашу обнимает и целует.
Девочки все напряжены, никто не может Ваню оправдать.
— Ту самую, что приезжала к нам, — выдаёт Наташа. — Сами видели. Не переживай, она богатая, интересная и молодая, поправит ваш семейный бюджет.
Часть мастерской подло хихикает, сразу видно, где мои недруги и завистницы.
Мне не страшно и не больно. Ваня волк, у него есть объяснения.
— Ты думала целкой завлечь такого? Посмотри на себя, Золушка хренова, ни кожи, ни рожи. Доска два соска, а сама с ноготок.
— Да, заткнись ты уже! — не выдерживает Катя и бросается на Лерку.
Я обхожу заварушку стороной и спешу в столовую.
Любовь никуда не пропадает, мне просто поскорее нужны объяснения. У столовой дежурят наши "высшие чины". Но они так увлечены подглядываниями в торжественный зал, что меня не сразу замечают. А когда замечают, я уже вхожу в столовую, где накрыты столы с белыми скатертями, и директор Рыбка что-то говорит на весь зал, о расширение предприятия.
— Петрова! Ты куда? — Марина Викторовна пытается меня поймать. — Да, ещё в таком платье!
Я увиливаю от неё и пробираюсь к столу, где мой Ванечка. Мой волк! Обнимает и целует высокую блондинку в нежно-голубом деловом костюме. Она смеётся и вытирает алую помаду с его щеки.
Иван видит меня, улыбка не сползает с его лица, он манит меня рукой. Заметив это, Марина Викторовна отстаёт от меня и на прощание шепчет:
— Веди себя прилично, а то уволю.
Подхожу на ватных ногах к парочке. Красивая женщина смотрит на меня большими голубыми глазами, по-доброму, с любовью что ли.
— Познакомься, это моя невеста Кристина Петрова, — говорит Иван. — На неё я упал в первый день приезда. — Волк переводит взгляд на меня. — Малыш…
Я замечаю, как вздрагивает блондинка при этом слове и что-то мелькает в её взгляде, болезненное.
— … моя мама, — очень тихо шепчет Иван мне на ухо, потому что никто не должен услышать, женщина выглядит очень молодо для мамы такого большого мальчика. Она Дамка. Более громко добавляет. — Светлана Сергеевна Соколова.
— Какая же ты милая. Настоящий малыш, — она обнимает меня и целует в щёку, и как минуту назад делала с Ваней, растирает по коже свою помаду. От неё пахнет дорогим парфюмом, дорогим вином, богатством и золотом.
Никто не распространяется о фамилиях владельцев этого заводика, мы кроме Рыбки никого и не знаем. Поэтому для меня настоящий шок узнать, что мой Ваня золотой мальчик.
— Прости, — шепчет мне Ванечка на ухо. — Не мог же я тебе сказать прямо там, в туалете, что я твой начальник и приказать выйти за меня замуж. Познакомиться надо было.
Он пихает мне в руку бокал с вином, поглаживает плечо, прижимая к себе. Я делаю маленький глоток кислого напитка и не отвечаю. Это Ивана напрягает, он начинает оправдываться сильнее, рассказывает о том, что мама многодетная, что отчим их из дома выгнал, что теперь у них всё хорошо.
— Не молчи, — ноет волк и начинает канючить, — ну, что мне сделать, чтобы ты меня простила? Давай, ещё подвигов насовершаю.
— Не надо больше подвигов! — испуганно выдыхаю и со страхом смотрю в его глаза, а вижу, как он выходит из пламени наполовину обгоревший и отравленный угарным газом.
