1
— Веник две девицы, — вспомнила я, натягивая на пальцы рукава своей чёрной кофточки.
— А по-латыни можно? — нахмурился профессор и посмотрел на меня сквозь очки своими разноцветными глазами. Правый — жёлтый, левый — синий. Залипательно.
Глаза эти пробежались по моей фигуре и остановились на ногах. Молодец, Ося, насоветовал прийти на пересдачу в короткой юбке и чёрных чулках по колено. Утверждал, что это мне поможет. Вообще, Осе верить можно, он такой бабник, что я не успеваю его любовниц считать.
Я отвернулась от профессора и, подкусив губу, старательно вспоминала, как это по-латыни.
— Вэни, види, вици, — напомнил профессор, и я отчаянно и радостно закивала головой.
— А перевести сможете? — голос его стал бархатным, и я с надеждой посмотрела на дверь, что вела из аудитории, совершенно пустой аудитории, где только я и профессор пытались вытянуть меня на второй курс.
— Пришёл, увидел, победил, — выпалила я, торжествуя. Случайно глянула на Данила Казимировича, подпольная кличка «Казим». А тот имел вид удручённый и уставший.
Вообще, он мужчина видный. Нравился девушкам и женщинам, а парни поговаривали, что он на тренажёрах отжигает, как молодой. На вид не больше сорока. Причесон, как у малолетки, с проборчиком, борода по последней моде конечно же, козлиная, даром, что ли, Казимирович, и неизменно дорогие костюмы.
Вот только поговаривали, что он гей, потому что с женщинами не встречался, а часто его видели в обществе одного и того же мужчины, с которым он вроде как жил.
Похоже, Ося ошибся. Надо было мне у него рубаху взять и брюки, а не приходить к гею на пересдачу в короткой юбке. Всё, хана мне, завалит точно. Юбка вообще не работает.
— Дальше, — вздохнул Казим. — Я задавал вам пять крылатых фраз.
— Осталось ещё четыре? — пропищала я. Что я могла ему ещё предложить? Вроде, итак, как на выставке, любуйся, зачёт ставь.
— Может, вам на математический поступить?
Я обречённо посмотрела на дверь, а потом хотела признаться, что не в состоянии пересдать, но мне очень нужно. Но профессора за столом не было, он присел на пол и пытался заглянуть мне под юбку.
— Данил! Как вас там? Казимирович! — вскрикнула я, приподняв одну ногу вверх.
Точно, близорукий! Вот и решил поближе глянуть!
— И шпаргалки нет? — поправил очки профессор и выпрямился уже рядом со мной. — Иванова! Если бы ты раз пять переписала шпаргалку, то запомнила хотя бы что-то!
— Данил Казимирович, — заныла я, осознавая, что нисколько он мною не впечатлялся, шпаргалки искал, а я даже на это не сподобилась, — мне нельзя уходить без зачёта!
— Зачётные, Иванова, у вас только трусики.
Это был конец!
Если я не сдам философию — вылечу из универа, то папа меня в новом учебном году заберёт обратно в столицу и отправит в банковскую школу, и я всю оставшуюся жизнь буду стоять у банкомата и рассказывать пенсионерам, куда нажимать.
Я опустила поджатую ногу, скрестила пальцы и посмотрела с мольбой на профессора. Такой мужчина! Взрослый, умный, интересный! Да пусть он действительно нетрадиционной ориентации, такой не оставит девушку в беде.
— Пожалуйста, — прошептала я и почувствовала, как накатывают слёзы. Черт, последний аргумент…
— На этом наши свидания, Иванова, закончены, — вынес он мне приговор, и тогда я решилась…
Раз ничего не сработало, надо идти напролом!
Сделала шаг к нему и, быстро обвив его шею руками, припала к мягким губам. Постаралась так, чтобы мой неполноценный третий размер хорошенько припечатал его чёрную рубаху. Получилось, что потёрлась, приподнимаясь на носках.
Поначалу ничего не происходило. Я целовала, пытаясь пробиться языком в неподатливый рот, Казимир стоял истуканом. Засада, он же гей. Сейчас полечу со своими инициативами и короткой юбкой. Прямо к папке в банк!
Странным было то, что преподаватель не сопротивлялся. И вообще никак не противодействовал! А я…
Никогда не думала, что поцелуи бывают такими будоражащими.
Пожалуй, впервые в жизни целовала я, а не меня. Губы мужчины были приятными, мягкими, но совершенно не поддающимися обработке. Это не с Лёшкой целоваться, когда не знаешь, куда деться от напора и бездонной пропасти, которая пытается тебя засосать. Здесь напряжение, молчаливый вопрос и только моё желание… Пересдать, блин, и свалить побыстрее!
Ну, давай же, давай, Казим, мне так стыдно! Я горю! Горю от стыда и странного томления.
И, как немой ответ, его стояк в штанах, который уткнулся в меня приблизительно таким же третьим размером, что моя грудь.
О как! А если женщины ему не безразличны? Так это ж я… Влетела!
От ощущения вполне себе серьёзного, я бы даже сказала, очень серьёзного аргумента в пользу гетеросексуальности преподавателя у своего живота, меня неожиданно, но очень душевно, словно током дёрнуло, дыхание участилось, и я ощутила жар внутри, извержение вулкана, пульсирующего между ног. Офигеть… Я еле оторвалась от его губ, стояла и смотрела, наверняка зная, что сейчас либо слёзы градом, либо смех раздерёт. Настолько ситуация была не в моём духе.
Ося, козёл! Вот честное слово, я же не могу за зачёт отдаться.
— У меня встреча через пятнадцать минут, — тихо прошептал профессор, глядя на меня строго и серьёзно с высоты своего роста. — Либо со мной едешь, Иванова, и пересдавать будешь в другом месте, либо незачёт.
— Надолго? — жалобно простонала я, отступая и пряча за спину подрагивающие руки.
— До утра латынь учить будем, — он больше ничего не сказал, не стал меня никуда звать. Просто собрал свои вещи, кинул телефон в дорогой портфель и, закинув на локоть своё чёрное пальто, направился на выход.
А я припустила за ним, торопясь и запинаясь. По дороге схватила куртку и сумку. До утра? Ну и пусть до утра. Раз даже не целуется, значит с ним вполне безопасно, мужчина-то солидный и взрослый. А эрекция могла быть полной случайностью, кто их геев знает.
Выбежала из универа и пошла к парковке. Данил Казимирович задержался на вахте, поэтому я успела позвонить отцу, пританцовывая на ледяном ветру. Уже май месяц, а в Северной Республике жесть, как холодно по вечерам.
— Да, моё солнышко, да, моя девочка, — папа ожидал от меня абсолютного поражения, сдачи крепости и полной капитуляции.
— А вот фигушки, папочка! Сдала я философию и перехожу на второй курс! — нагло, но победоносно врала я. — Не приеду, даже на каникулы.
— А каникулы-то в чём провинились? — приуныл голос папы в трубке.
