Ужас сжимал ее горло, не давая кричать, она слышала каждый удар своего сердца, когда он склонялся над ней, и могла лишь смотреть на него, беспомощная, как домашний котенок, попавший в пасть дикому волку. Он целовал ее губы, руки его ласкали ее, и когда она уже расслаблялась и ей начинало казаться, что бояться нечего, клыки вдруг жадно вонзались ей в шею.
Изнемогая от ужаса, она закрывала глаза, ожидая боли, но вместо нее приходило извращенное наслаждение, пронизывающее все ее тело, вибрирующее каждым своим дюймом. Ужасаясь самой себе, она все дальше откидывала голову, открывая шею для его клыков. Дикий огонь пожирал ее тело, и когда он наконец отстранялся, она кричала, протестуя, умоляя его взять еще, взять все… Слегка усмехаясь на ее слова, он снова погружал клыки в ее горло, хрипло урча в демоническом экстазе. Он пил и пил ее кровь, оставляя бессильным тело…
Она пробуждалась, крича и вся содрогаясь, на простынях, пропитанных потом.
Она пыталась не спать ночью, но после дневных репетиций и вечернего спектакля усталость брала свое.
Она попробовала спать при свете, но он не мог прогнать демонов, осаждавших ее. Тогда она пригласила одну из танцовщиц, чтобы та провела с ней пару ночей. Но Жанна-Мари, напуганная криками Сары, сбежала в первую же ночь, даже не дождавшись рассвета.
Ей не оставалось ничего иного, как прибегнуть к помощи Мориса и попросить его спать в ее комнате на диване. От кошмаров это не избавило, но ей было гораздо легче, когда, пробудившись в крике и слезах, она чувствовала спокойную силу его рук, слышала его голос, произносивший слова утешения.
Прошла неделя, другая. Морис снова попросил ее руки, и она опять ему отказала. Тогда он спросил разрешения переехать к ней.
— Я и так провожу здесь каждую ночь, — сказал он, и логика его была неопровержима. — Будет лучше, если и какие-то мои пожитки будут со мной.
— Я не знаю… — Сара бессильно покачала головой. — Не думаю, что это такая уж хорошая идея.
— Но ты ведь не думаешь о воссоединении с ним, так?
— Нет. Все, что было, закончено. И все же… — пожав плечами, она улыбнулась ему. — Подумай, Морис, что скажут люди, если ты переедешь ко мне? Нет, я не могу.
— Хорошо, Сара-Джейн, — миролюбиво ответил он. — Оставим это. Но обещаю, что мы скоро вернемся к этому разговору. Очень скоро. — Он подмигнул ей. — Пока, я зайду за тобой перед спектаклем.
Она поцеловала его на прощание и присела у окна. Почему она так упорно отказывается разделить свою жизнь с Морисом? Он любит ее. Он добр, заботлив, щедр, великодушен, умен и благороден. Он может стать ей прекрасным мужем, и она еще отказывает ему, хотя вряд ли Габриель вновь когда-нибудь обнимет ее.
Габриель. Она потеряла его, хотя ей и трудно было окончательно поверить в это. Но она помнила каждый миг, проведенный с ним, начиная с ее комнатки в приюте и кончая роскошным номером в отеле «Париж». Она помнила, как он вальсировал с ней по комнате, и то, как рядом с ним она открыла, что может ходить.
Она взглянула на куклу в балетной пачке, которую подарил ей Габриель. Как он был добр к ней в те дни в аббатстве, сколько всего накупил, какие сентиментальные старинные вальсы напевал, делая с ней первые в ее жизни па. Благодаря ему она стала балериной, он дал ей денег и позволил жить в свое удовольствие. Он стремился исполнить любое ее желание и главную мечту жизни. И она получила вес. И все, что у нее есть — это благодаря ему. Она обязана Габриелю этой квартирой, едой на столе, платьями в шкафах.
Она вспомнила, как однажды он посадил ее перед собой на волшебного черного жеребца, помчавшего их через ночные поляны, освещенные лунным светом. Они перемахивали трехметровые заграждения, неслись со сверхъестественной скоростью. Сколько необычного вошло в ее жизнь, стоило в ней появиться ему!
Впервые он дал ей возможность почувствовать себя любимой и желанной, еще когда она была прикована к инвалидному креслу. Она поняла, что может быть нужной кому-то, хотя уже привыкла считать себя лишь обузой и для семьи и для сестер в монастыре. Он вдохнул в нее желание жить, подарил любовь и надежду, и это были самые щедрые из его даров. Ясно всплыла та ночь в парке, когда он упал перед ней на колени, умоляя поддержать и успокоить. Слеза скатилась по ее щеке при воспоминании о том, какая бездна одиночества и обреченности открылась ей тогда в его глазах. Он так истосковался по состраданию, так болезненно жаждал легкого прикосновения ее руки.
Она любила его. Любила всем сердцем, и ничтожное недоразумение не могло перечеркнуть эту простую истину. Она любила его, он любил ее.
После трех недель разлуки Сара, собравшись с духом, решила отправиться к нему в отель. Она тщательно причесалась и оделась в белую шелковую блузу с длинными рукавами и темно-розовую юбку, подобрав к этому наряду белую шляпу с широкими полями, украшенную цветами и перьями, и белые перчатки. Бросив последний взгляд в зеркало, она вышла из квартиры. Сердце ее билось с удвоенной скоростью при мысли, что она скоро вновь увидит Габриеля.
Гордо задрав подбородок, Сара поднялась по лестнице, стараясь не замечать неодобрительных взглядов служащих отеля. Она понимала, что они думают о ней—ведь порядочная девушка никогда не пойдет в номер одинокого мужчины.
Она дважды постучала в его дверь и с досады топнула. Кажется, она могла бы знать, что днем его никогда не бывает на месте. Ей ни разу не удавалось увидеть его раньше наступления сумерек.
Но что же он делает весь день вне пределов досягаемости? Нахмурившись, она стала спускаться вниз и, выйдя на улицу, наняла экипаж, собираясь вернуться домой, но вместо этого вдруг приказала отвезти ее к коттеджу на окраине города.
— Мне подождать вас, мадемуазель? — спросил кучер.
— Да, я ненадолго.
— Очень хорошо, мадемуазель. — Слегка прикоснувшись к полям шляпы, он отъехал в тень под деревья.
Сара подошла к входной двери и тут же поняла, что она заперта. Тогда, обойдя дом, она нашла разбитое окно.
— Габриель, — тихо позвала она, — ты здесь?
Прислушавшись, она повторила вопрос чуть громче. Но снова никакого ответа, только стойкая уверенность, что он должен быть здесь.
Скорчив гримасу, Сара подобрала юбки и стала карабкаться через окно, издав по пути вздох раздражения, когда нижняя юбка зацепилась за осколок.
И вот она внутри. Тишина здесь была полной, и все же, возможно, ей только казалось, но она словно слышала чье-ю дыхание. Или это было ее дыхание?
— Габриель? — снова позвала она.
Тихо на цыпочках, Сара стала обходить дом, и с каждым шагом ее мрачные предчувствия увеличивались.
Словно магнитом ее тянуло к лестнице, ведущей в подвал. Оказавшись внизу, она подняла дрожащую руку с намерением постучать, но вдруг храбрость оставила ее. Что бы там ни было за дверью, она больше не желала этого знать.
Сара уже поворачивалась, чтобы уйти, как вдруг дверь распахнулась сама и она оказалась лицом к лицу с Габриелем.
