За свое тысячелетие она желала и познала многих мужчин, но не любила никого из них. Она была слишком эгоистичной, чтобы подарить кому-то часть себя. Это казалось злой иронией судьбы — единственный, кому она готова была отдать свою любовь, не желал ее даже на миг.
И за его пренебрежение заплатит эта балеринка.
Но Джованни не захочет, чтобы платила она, а значит, заплатит сам; он отдаст ей наконец и ночь, и себя…
«Но не слишком скоро, — думала она, отодвигаясь в тень, — до этого он должен настрадаться как следует. Я подожду, потому что сейчас нельзя спешить…»
ГЛАВА XXIII
Габриель шел за Сарой и Морисом, внимательно следя за каждой тенью и шорохом. Его чувства подсказывали ему, что он не один следует за ними. Он ощущал присутствие другого нечеловеческого существа, Нины, хотя она и никак не давала о себе знать.
Он неприязненно глядел в спину Морису, думая, что должен будет убить его, когда минует опасность для Сары. Если он не сделает этого, Морис убьет его.
Он чувствовал, что Морис ненавидит его, питая к нему отвращение и не доверяя ему. Но ревность Мориса была сильнее этих чувств.
Однако сильнее Мориса его внимание привлекала Сара. Она двигалась с такой естественной грацией, юбка порхала вокруг ее лодыжек, свет луны блестел на волосах. Он хотел бы разлюбить ее, убраться из ее жизни, но не мог. А теперь знал, что не только не уйдет сам, но и никогда не позволит уйти ей. Да, он сказал, что решать ей — уходить или остаться. Но если бы она решила уйти, он бы не позволил ей этого. Правдой или неправдой, желая того или нет, но она останется с ним навсегда, пока жива.
Сара открыла дверь и остановилась с Морисом на пороге, дожидаясь, пока Габриель не проверит, все ли в порядке в доме.
Вскоре он подал им знак заходить.
Сара прошла по комнатам, зажигая свет, затем вернулась в гостиную. Морис сидел на диване, Габриель стоял перед камином. Она сразу ощутила напряжение, повисшее между ними.
— Не желает ли кто-нибудь… — дрожащим голосом начала она и закончила, глупо уставившись на Габриеля, — чашечку чаю?
— Я хочу чай, — отозвался Морис.
— Габриель, может, бокал вина?
— Нет.
Она переводила взгляд с одного на другого, думая, не лучше ли оставить их наедине, и, пожав плечами, пошла в кухню, чтобы поставить чайник.
Морис запустил руку в карман и почувствовал себя намного легче, нащупав там серебряный крестик.
— Она хочет выйти замуж за меня, — сказал он.
— В самом деле?
— Да.
— Мне так не кажется.
— Ты не можешь держать ее все время при себе. Это противоестественно. Что за жизнь у нее будет рядом с тобой? Как сможет она посвятить себя…
— Монстру? — спокойно подсказал Габриель, но глаза его при этом угрожающе сузились.
— Именно так! Она молодая женщина и заслуживает больше того, что можешь ей дать ты.
— Возможно.
Морис сильнее сжал крестик в кармане.
— Оставь ее.
— Ты глупец, Делакруа, она моя. Всегда была и будет моей.
— Ты не получишь ее! — Морис вскочил. — Слышишь меня, вампир! Ты не получишь ее!
— И как же ты намерен помешать мне? Ты, человечек!
— Габриель! Морис! Прекратите!
— Скажи ему, скажи, Сара-Джейн, что собираешься замуж за меня.
— Морис…
— Скажи ему!
— Я… — Она прикусила нижнюю губу, переводя взгляд с одного на другого. — Я, собственно, еще не решила, что делать.
— Так реши теперь! — сказал Морис.
— Прости, Морис, но как раз сейчас я не могу строить планы на будущее. Я, видишь ли, вообще не уверена, что оно у меня есть.
— Я не отдам тебя Нине, дорогая, — спокойно сказал Габриель. Он подошел к ней и, взяв поднос с чаем, передал его Морису. — Тебе лучше лечь в постель.
Спать. Это было единственное, чего она хотела теперь. Забыться и забыть обо всем, хотя бы ненадолго. Она молча прошла в спальню и закрыла за собой дверь.
— Тебе тоже нужно отдохнуть, — сказал Габриель Морису. — Ты должен защищать Сару и завтра.
Поставив поднос на край стола, Морис взял с него чашку и стал пить, поглядывая на Габриеля поверх ее края.
— А кто же защитит меня от тебя, пока я сплю?
— Тебе незачем бояться меня, — ответил Габриель. — Хотя убрать тебя мне было бы крайне приятно.
— Что ж, похоже, ты убедил меня, мне уже чуть-чуть легче.
Поставив пустую чашку на поднос, Морис в последний раз глянул на Габриеля и прошел в спальню для гостей, не забыв повернуть изнутри ключ в замке.
Габриель криво усмехнулся. «Глупый смертный, — изумлялся он, — может чувствовать себя в безопасности за хлипкой деревянной дверью».
Привыкший бодрствовать ночью, он неустанно расхаживал взад и вперед по комнате, пропитанной запахом чеснока. Взглянув на ладонь, он отметил, что ожог от соприкосновения с распятием Мориса еще не зажил.
Чеснок и святая вода, солнце и серебряные кресты— такие привычные вещи, но они ослабляли и разрушали его.
Развернувшись, он уставился в окно и в глубокой ночной тьме ощущал присутствие другого бессмертного.
— Антонина.
— Да, Джовани, я здесь,
— Оставь ее, уходи отсюда.
Он знал, что она улыбается, чувствуя страх, выворачивающий ему внутренности, страх за Сару.
— Я отомщу, Джанни. Но ее страдания будут исчислены днями и годами, а твои продлятся вечность.
— Нина!
— Слишком поздно, Джованни. Ты не должен был отказывать мне. Я лишь хотела подарить тебе одну ночь наслаждения, а теперь подарю бесконечное множество ночей, наполненных болью. И ты, чувствуя ее мучения, Джанни, будешь страдать вдвойне. Это будет моя месть.
— Нина, подожди…
Но она уже ушла.
Проклиная себя и Нину, он отправился в спальню Сары, чувствуя необходимость убедиться, что с ней все в порядке.
Он вошел и долго смотрел на нее, лежащую в длинной белой рубашке, завязанной лентами под горлом, с золотыми волосами, разметавшимися по подушке. Она была похожа на ангела, спустившегося с небес. Ее кротость и чистота заставляли его страдать по собственной загубленной невинной душе.
Бесконечно нуждаясь в ней, изнемогая от страшных предчувстьий, он скользнул под покрывало, прижимая ее к себе.
— Габриель? — тут же пробудилась она.
— Спи, дорогая, — прошептал он.
— Что-то случилось?
