А затем она подняла к нему лицо, прижимаясь губами к его губам, и для его сомнений не осталось места. Он уже не мог думать о будущем, для него существовали только этот миг и женщина, которую он обнимал.
«Она была искренна», — говорил он себе, закрывая ее рот поцелуем. Она была для него лучом света в темноте, и с этой ночи каждый следующий день они разделят вдвоем.
Часть вторая
ОТНЫНЕ И НАВЕКИ
ГЛАВА I
Лос-Анджелес, 1995 год
Он стоял на балконе дома, расположенного на холмах над Лос-Анджелесом, глядя на огни, разливавшиеся повсюду, насколько мо жно было охватить взглядом. Слишком многое изменилось в мире за те пятьдесят лет, что он отсутствовал в нем. Невероятные изменения в науке, людях, странах и городах. Так много перемен, а он все тот же.
Восстав после пятидесятилетнего сна, он несколько недель провел за чтением газет и журналов всего мира, пытаясь приобщиться к современности. Он решился покинуть Сала-манку, лишь когда понял, что может как-то ориентироваться в новом времени. Сара ушла из жизни, и он не мог больше оставаться в замке, где все напоминало ему о ней.
Первым его побуждением было отправиться на родину в Италию, но он не нашел там ничего из того, что знал прежде. Деревни, в которой он вырос, больше не существовало. Ему было слишком больно узнать, что ее уже нет, и он решил отправиться в Соединенные Штаты, где ничто не напоминало бы ему о Саре и той жизни, которая была у него с ней много лет назад.
Он приспособился к новому миру меньше чем за год, но так и не полюбил его. Все представлялось ему таким преходящим, безвкусным, грубым. Человек двадцатого века казался ему страшно бездушным. Еда готовилась в считанные минуты в микроволновой печи, одежду не нужно было гладить, самолеты перевозили людей из одного конца земли в другой за несколько часов. Казалось, что все постоянно куда-то спешат, словно боясь остановиться и понять, что променяли счастье и покой на хаос, что, несмотря на все новшества и приспособления, несмотря на скорость, они едва могут выкроить для себя несколько минут покоя.
И все же кое-что в этом современном мире ему, несомненно, нравилось. Например, телевидение, а также спортивные машины. Первое, что он сделал, оказавшись в Штатах, — это купил автомобиль. Вождение давалось ему так же легко, как и все остальное, за что бы он ни взялся. Ему нравились скорость и ровный ход спортивной машины, нравилось скользить в ней посреди ночи по извилистой дороге за городом, забывая обо всем, что было дорого ему в прошлом.
И все же, несмотря на то, что он любил свою машину, ей было не сравниться с его скакуном, с которым у него была связь, близкая к духовной. Темно-красный «ягуар» не мог прижаться носом к его руке с тихим приветственным ржаньем. Это были разные вещи — ехать на машине или верхом на лошади, но ему нравилось мягкое ворчание, с которым включалось зажигание, нравилось чувствовать ночной ветер на своем лице и скорость.
Он был шокирован переменами в модах. Женщины разгуливали в неприлично коротких шортах и кофточках под грудь. Все тело, за исключением интимных частей, было выставлено на обозрение. Даже платья открывали больше, чем скрывали. А прически! Он был поражен, впервые увидев женщину с волосами, подстриженными выше ушей и выкрашенными в ярко-оранжевый цвет. Ему было слишком трудно воспринимать это зрелище.
Немало времени ему понадобилось и на то, чтобы приспособиться к мужской одежде. Как ни печально, но его костюмы совершенно вышли из моды, в своем плаще с ниспадающими фалдами он производил странное впечатление. Он глянул вниз на свои теперешние футболку и облегающие джинсы, готовый допустить, что они относительно удобны, хотя и кажутся дешевкой по сравнению с тончайшей шерстью и льном, к которым он успел привыкнуть с незапамятных времен.
Да, мир переменился. Поначалу ему захотелось опять уйти под землю — 493-летнему вампиру никогда не приспособиться к такому сумасшедшему образу жизни.
Но потом он открыл, что по улицам ночью слоняются целые орды бездомных людей, мужчин и женщин, которых никто никогда не хватится. «Человеческое мясо разных сортов», — думал он с кривой усмешкой. Если бы у него была такая склонность, он мог бы убивать и насыщаться каждую ночь без всяких опасений быть раскрытым.
Мысленным взором он перенесся назад в прошлое к неосвещенным стеклянным дверям, ведущим в черный дом. «Черный, как моя жизнь», — подумал он.
Она умерла больше полувека назад, но он все еще слишком остро переживал эту утрату, так, словно Сара ушла из жизни лишь вчера.
Сара-Джейн. Если она когда-то и пожалела о своем решении разделить с ним всю свою жизнь, то ни разу ничем не показала этого.
Когда годы стали брать свое, он начал умолять ее принять его Черный Дар, но каждый раз она твердо отказывалась. Он видел, как Сара стареет, как волосы ее покрываются серебром, а глаза тускнеют, в то время как он остается молодым, и все же не переставал любить ее, вплоть до дня ее смерти, да и потом. Он любил ее всецело и преданно. Уже в конце, когда он знал, что ей остались считанные часы, он умолял ее молиться за него на том свете, просить небеса и Бога, в которого она так верила, о снисхождении к нему.
Они пробыли вместе пятьдесят четыре года, и она умерла на его руках. Последние мысли Сары были о нем: памятуя, каким он был одиноким, когда явился к ней в приют, она просила у него прощения за то, что покидает его, и убеждала найти новую любовь и привязанность, чтобы никогда не испытывать столь страшных мук одиночества.
Он похоронил Сару на маленьком кладбище позади замка, но не мог оставить ее одну в черноте земли, не мог выстоять без нее перед лицом жестокого мира и поэтому, продав всю свою собственность, за исключением замка, похоронил себя под землей рядом с ее гробом. Он проспал там пятьдесят лет, надеясь, что за это время ослабнет боль от потери, а затем решился вновь явить себя миру.
Напрасные надежды — мир изменился, но его боль осталась прежней.
Теперь, глядя в небеса, он представлял там Сару, улыбающуюся ясно и светло, вечно молодую и прекрасную.
Много раз, оказываясь на грани безнадежности и отчаяния, он готов был покончить со своим безрадостным существованием, если бы только знал, что это поможет ему воссоединиться с Сарой.
Однако он понимал, что после конца ничего хорошего его не ждет. Лучшее, на что он мог рассчитывать, — это вечные потемки и забвение; худшее — встретиться в адских безднах с Ниной, свирепой, полной жажды мщения.
Восстав от полувекового сна, он провел месяц в замке, но пустота и одиночество вместе с сознанием того, что Сара ушла навсегда, слишком давили на него. Это было худшим из мучений — блуждать по комнатам, когда-то наполненным ее смехом, и знать, что она уже никогда не вернется, не встретит его нежной улыбкой, когда он пробуждается вечером. Он нанял адвоката, чтобы тот вел его финансовые дела, и опечатал замок.
Последнюю ночь в Саламанке он провел коленопреклоненным перед могилой Сары, молча прощаясь с ней и вспоминая прекрасные годы, которые они провели вместе.
