Он покинул Саламанку и первое время блуждал по миру из страны в страну, дивясь переменам, случившимся за то время, пока он спал под землей. Рухнули империи, государства бывшие врагами, стали союзниками. Мораль общества изменилась, изменились и сами люди. Здесь было чему поучиться, и на время ему удалось заглушить свою боль жаждой познания. Но пустота оставалась.
Вздохнув, он прогнал от себя мучительные мысли. Было уже поздно, и голод его давал о себе знать.
Голод его, как и боль, оставался неизменным.
ГЛАВА II
Она снова была здесь, сидела на серой каменной скамье. Одна лишь луна составляла ей компанию. Он видел ее в маленьком местном парке, в дальнем его уголке, каждый вечер на прошлой неделе, чувствуя, как его притягивает к ней, и не зная почему. Возможно, в этом был виноват золотой тон ее волос, или его взволновало то, что она выглядела такой потерянной и одинокой. Она была одна, как и он.
Сегодня она плакала. Ни стона, ни всхлипа, только слезы, сбегавшие по ее щекам, когда она смотрела на силуэт качелей, черневших в ночи. Она не переставала плакать и не утирала слез, лишь сидела, уставившись в темноту.
Не успев понять, что делает, он шагнул к ней.
Она удивленно взглянула на него, когда он присел рядом. Он увидел страх, вспыхнувший внезапно в глубине ее темно-карих глаз, а затем она приготовилась встать.
Желая предупредить ее порыв, он удержал ее за руку.
— Не уходите, — тихо сказал он. Он чувствовал, как дико бьется ее сердце, когда она смотрела на него. — Прошу вас, — добавил он.
Она вздрогнула при звуках его голоса, бывшего таким проникновенно-чувственным и невыразимо печальным.
— Кто вы? — Она была встревожена тем, с какой силой оказалась сжата ее рука. — Что вам нужно?
— Я не причиню вам вреда.
— Тогда позвольте мне уйти.
Чуть помедлив, он отпустил ее руку.
— Останьтесь ненадолго, — попросил он.
— Зачем? — Она оглянулась по сторонам и слегка успокоилась, заметив вокруг других людей. — Чего вы хотите от меня?
Он качнул головой:
— Ничего. Я увидел, как вы плачете, и… это напомнило мне о том человеке, которого я знал много лет назад.
Она недоверчиво усмехнулась:
— Старый прием из романов.
— Да, это было старо, даже когда я был молод.
Она фыркнула, вытирая слезы с глаз, словно для того, чтобы лучше рассмотреть его.
— Вы не кажетесь мне слишком старым.
— Я старше, чем вы можете себе представить, — заносчиво ответил он. — Скажите, почему вы плакали?
— Плакала? — Она тихо рассмеялась.
— Вы плакали, — настаивал он. — Почему?
— Вам-то что за дело? Вы ведь даже не знаете меня.
Он пожал плечами, сам удивленный тем, как его влечет к этой женщине. Что-то такое было в ней… неуловимое, напоминавшее ему Сару-Джейн.
— Просто я видел вас сидящей здесь каждый вечер на прошлой неделе, — сказал он.
— Вот как?
Он кивнул.
— Мне самому нравится прогуливаться в парке вечерами. — Взгляд его остановился на пульсирующей ямочке у ее горла.
— А вам не кажется, что это небезопасно — прогуливаться в парках Лос-Анджелеса после наступления темноты? — спросила она.
— Я могу задать вам тот же вопрос.
— Возможно, я как раз ищу какого-нибудь подходящего случая…
— Ищете что?
— Чтобы кто-нибудь убил меня, — резко ответила она.
— Надеюсь, вы шутите?
Она пожала плечами:
— Возможно, шучу, но, кажется, я порядком устала от жизни.
— Вы еще так молоды, — отметил он. — Когда же жизнь так успела наскучить вам?
— Возможно, я думаю так оттого, что мне не для кого жить.
Она уставилась на бетонную дорожку под ногами, жалея о том, что вообще родилась на этот свет. Все, кого она любила, умерли. Почему же она не умерла вместе с ними? Для чего ей жить теперь? За одну дождливую ночь в столкновении с машиной, за рулем которой был пьяный водитель, она потеряла сразу родителей, мужа и маленькую дочь.
— Как тебя зовут? — вдруг резко спросил он, как будто заранее зная ответ.
— Сара. А тебя?
Он помедлил на миг.
— Габриель.
— Прекрасно, Габриель. Рада была познакомиться, но, боюсь, мне уже пора.
— Ты придешь сюда завтра вечером?
— Навряд ли.
Он смотрел, как она уходит, чувствуя переполнявшие ее боль и безнадежность, изматывающее одиночество.
— Сара, подожди.
С раздраженным вздохом она обернулась. Он был высок, с длинными черными волосами и темно-серыми глазами, и казался иностранцем, хотя она и не уловила акцента в его голосе. «Возможно, испанец или итальянец, — подумала Сара, — но мне-то что за дело».
— Что на этот раз? — спросила она. — Позволь мне проводить тебя домой.
— Послушай, Габриель, я верю, что ты не хочешь показаться невежливым, но я не нуждаюсь в сопровождении. У меня не то настроение, понимаешь? Поэтому не мог бы ты оставить меня в покое?
— Хорошо, — ответил он, взяв ее руку и слегка склонив голову. — Прости мне мою навязчивость.
Сара смотрела ему вслед, изумленная его старомодной галантной манерой. Сделав несколько шагов, она обернулась, чтобы извиниться за свою грубость, но было слишком поздно. Он уже исчез.
Она озиралась по сторонам, не понимая, как мог он испариться столь быстро, а затем, вздохнув, побрела к своему дому с четырьмя спальнями, дому, который когда-то был для нее самым дорогим на свете и который теперь был пуст, так же пуст, как ее жизнь.
Не зажигая света, она уселась в гостиной — такая привычка появилась у нее с того вечера, когда она вернулась одна из госпиталя. Для нее невыносимо было спать в огромной постели, которую она разделяла с Дэвидом, невыносимо было заходить в детскую. Она не отвечала на телефонные звонки, не брала почту, не включала телевизор. Днем она спала, чтобы не вспоминать о том, какой полной и счастливой была когда-то ее жизнь.
До этого несчастного случая, перечеркнувшего всю ее жизнь, Сара каждый следующий день встречала в ожидании новой радости. В будни, по утрам она проводила счастливые спокойные полчаса с Дэвидом до его ухода на работу, готовя ему завтрак, сидя с ним за столом. Она целовала его, провожая на службу, а вскоре просыпалась малышка Натали, такая счастливая, всегда всем довольная, постоянно улыбающаяся. Она тянула из кровати пухлые ручки, желая все потрогать, исследовать, понять эту жизнь на ощупь…
