Сара встряхнула головой, прогоняя эти образы, не желая помнить, не в силах забыть. Она закрыла глаза, и перед ее мысленным взором всплыл крошечный белый гробик рядом с тремя большими гробами.
Слезы хлынули у нее из глаз, она забилась в угол дивана, упиваясь своим несчастьем, желая, чтобы странный незнакомец из парка оказался маньяком-убийцей, о котором она читала в газетах за несколько дней до несчастного случая с ее семьей. Пострадавшая поведала, что на нее напал монстр с глазами, красными, как раскаленные угли, и укусил ее в шею. «Как Дракула», — завершила она свой рассказ.
Сара нахмурилась. Возможно, подсознательно она рассчитывала на встречу с этим чудовищем, поэтому и бродила вечерами в парке.
Она погружалась в сон с мыслью о незнакомце из парка. Целое море печали открылось ей в его темно-серых глазах, но она была слишком поглощена собственным несчастьем, чтобы остановить тогда внимание на нем.
Теперь она думала, не потерял ли он кого-то из близких, свою любовь. Если это так, то и он, как она, блуждает в потемках в поисках забвения от горя.
Этой ночью она видела его во сне — странные, бессвязные обрывки, показавшиеся ей лишенными смысла, когда она пробудилась. «Впрочем, — думала Сара, — сны всегда теряют свою притягательность и значение при ярком жестоком свете дня».
Она уставилась в потолок, пытаясь вспомнить, что же конкретно ей приснилось, и найти тому какое-то объяснение, но тщетно. Она не помнила ничего, кроме звука его голоса, потерянного, одинокого. Он шептал ее имя, и она видела в его глазах бесконечную печаль, словно он расплачивался за грехи всего человечества, нес вековую пытку.
Сара глянула в окно и, увидев, что уже почти рассвело, натянула на голову одеяло, закрываясь от света, погружаясь в свои воспоминания.
Этим вечером она снова гуляла в парке. Уставившись на качели, сидела на каменной скамье, удивляясь самой себе. Зачем ей это? Раз она понимает, что необходимо все забыть, то зачем приходит сюда, вспоминая, как весело смеялась Натали, когда бабушка раскачивала ее все выше и выше…
Она угадала присутствие Габриеля, еще не видя его. Он внезапно возник возле ее скамьи, и Сара отказывалась верить, что пришла сюда сегодня, желая вновь увидеть его.
— Добрый вечер, — сказал Габриель и спросил, указывая на скамью. — Могу я присесть?
Сара пожала плечами:
— У нас свободная страна.
Он был снова весь в черном. Черная майка, черные джинсы и ковбойские сапоги. Сара решила, что не может представить его в одежде иной расцветки. «Он сумрачен и таинствен, словно сама ночь, и черное идет ему как нельзя лучше», — подумала она.
— Как твое настроение сегодня вечером, Сара? — спросил он вкрадчивым и проникновенным голосом, который был похож на мед, растопленный ласковыми лучами солнца.
— Со мной все в порядке.
Габриель недоверчиво покачал головой:
— Мне так не кажется.
— Что ты можешь знать обо мне? — резко отозвалась она.
— Я знаю, что у тебя горе.
— Откуда тебе может быть это известно?
— Я чувствую твою боль, Сара, твою печаль.
— Это невозможно.
— Разве? Ты потеряла тех, кого любила, своих близких. Мужа и ребенка.
Она уставилась на него, в темно-карих глазах отражались смущение и тревога.
— Как ты узнал об этом?
Он вяло улыбнулся:
— У меня талант читать чужие мысли.
— Я не верю в подобные вещи.
— Ты потеряла еще и родителей и чувствуешь вину за их смерть, так? Ты являешься сюда каждый вечер, потому что дом твой пуст, а ночи — слишком длинные и одинокие.
Похоже, он напугал ее. Это было заметно по ее внезапно напрягшимся плечам, и казалось, она готова подняться и оставить его.
— Откуда тебе это известно? — спросила Сара, и гнев ее пересилил страх и желание уйти.
— Я уже сказал, мне доступно читать чужие мысли.
— И о чем же я думаю сейчас?
— Чтобы поблизости оказался полицейский.
Сара тихо рассмеялась:
— В такое время их никогда здесь не бывает, они все в Уинчелзи, пьют кофе с пончиками.
Габриель рассмеялся вместе с ней, впервые за полвека, и ему сразу стало хорошо.
Улыбка изменила его лицо, и Сара внезапно осознала, что перед ней очень красивый мужчина. Но ей тут же показалось, что это будет несправедливо по отношению к Дэвиду.
— Мне лучше уйти, — сказала она.
— Я не причиню тебе никакого вреда, Сара.
— Я знаю, но… я не… могу… — Она встала, скрестив руки на груди. — Доброй ночи.
Габриель молча смотрел, как она уходит, а затем, растворившись в туман, следовал за Сарой до ее дома. Он наблюдал за ней, пока не убедился, что она благополучно оказалась внутри. Только после этого он повернулся, чтобы уйти, мучаясь желанием увидеть ее вновь.
Сара пришла в парк на следующий вечер, потом на другой и еще, почти не сознавая, что ее влечет к этому странному незнакомцу. Она лишь чувствовала в нем нечто неясно знакомое, одно его присутствие утишало боль в ее душе.
Между ними установились довольно странные отношения. Они почти не разговаривали, но чувствовали себя очень спокойно и удобно друг с другом.
Габриель не мог объяснить себе, почему ему достаточно было просто сидеть рядом с ней и молчать. Они не становились друзьями, и все же встречи с Сарой придавали его жизни смысл, заставляя надеяться на что-то неопределенно-прекрасное в будущем.
Однажды вечером Сара появилась с лицом, белым как снег, глазами, окруженными тенями и красными от слез, всем своим видом выражая полную безнадежность. Она пришла позже, чем обычно, и он поднялся со скамьи, поспешив ей навстречу.
— Сара, что с тобой?
Она уставилась на него, руки ее беспомощно висели по бокам.
— Сегодня первое июля, — выговорила она дрожащим голосом.
Габриель согласно кивнул, не понимая в чем дело.
— Сегодня была бы четвертая годовщина нашего брака с Дэвидом. — Слезы хлынули из ее глаз, каскадом стекая по щекам. — Натали исполнилось бы два года.
— Сара…
— Почему?! — вскрикнула она, обращаясь к нему. — Почему это случилось? — Рыдания сотрясали ее тело, когда она ударяла кулачками по его груди. — Почему они не остались дома в тот вечер? Почему я не умерла вместе с ними?
Она билась об него вновь и вновь, ей было необходимо выпустить свой гнев, избавиться от напряжения, сковывавшего ее последние шесть месяцев. Все это время она задавала себе один и тот же вопрос — почему?
Габриель молчал, подставляя грудь ее кулачкам, глядя на слезы, бежавшие по ее щекам, пока она вдруг не обмякла, припадая к нему, словно куколка, у которой обрезали веревочки.
