— Габриель?
Ах, как сладок и доверчив звук ее голоса, как нежно она произносит его имя в пылу неизведанных желаний, повинуясь голосу первой страсти. Он мог слышать каждое взволнованное биение ее сердца, слышать шум крови, пульсирующей в ее венах, крови, сгустившейся от страсти. Это больше, чем он мог вынести.
Прикрыв глаза, он задержал дыхание. Это была Сара, его Сара. Он не мог причинить ей зло, не мог взять ее кровь, хотя это и было бы для него наивысшим наслаждением.
— Габриель, ты болен?
— Нет, — резко произнес он. — Но я должен идти.
— Так скоро?
— Да. — Открыв глаза, он заставил себя улыбнуться. — Увидимся следующей ночью.
— Следующей ночью, — повторила она, принимая его слова в свое сердце.
— Спокойной ночи, дорогая, — сказал он хриплым голосом и вышел так поспешно, будто его преследовал рой демонов.
Он носился часами, не в силах обрести равновесие, наполненный отвращением к самому себе, больной от одиночества. Наконец вернулся к монастырю. Ему не нужен был свет, когда он спускался по длинной спиральной лестнице в подземные катакомбы, где монахи хоронили своих умерших. Это было очень темное и мрачное место, где царил запах тлена и разложения.
Чтобы наказать себя, Габриель лег в гроб и надвинул сверху крышку с глухим стуком, отдавшимся эхом в подземелье. Теперь он был во мраке, который так ненавидел. Он редко наказывал себя столь жестоко.
— Чудовище… — пробормотал он, и эхо его голоса билось в дубовом ящике. — Демон. Вурдалак. Изверг рода человеческого. Ты не посмеешь тронуть ее, ты, дьявольский выродок! — приказывал он себе глухим голосом, как в бредовом, затяжном сне, уводящем в мир призраков.
— Ты… не посмеешь.
Габриель пробудился лишь на следующий вечер, открывая глаза в вечный сумрак, с трудом вспоминая, кто он такой.
Пробормотав проклятие, он сдвинул крышку и выбрался из гроба. Он привык спать в кресле большого зала и теперь с недоумением оглядывал отполированную древесину. Так вот, кто он на самом деле, монстр, а не человек. Монстр, приговоренный к мраку, сроднившийся со смертью.
Габриель тяжело поднялся по лестнице. Погруженный в глубокие раздумья, он сменил одежду, причесался, вычистил плащ.
Продолжая казнить себя за то, что посмел польститься на невинное создание, которое не было предназначено для него, он вышел в ночь, как кровожадный зверь на охоту за новой жертвой.
«Вот кто ты есть — кровожадный зверь! — говорил он себе, и слова эти вновь и вновь прокручивались в его голове. — Ты не должен позволить ей увидеть в тебе мужчину, способного любить и быть любимым. Ты только зверь, внушающий ужас человеку».
Но спустя некоторое время он уже направлялся к приюту, продолжая на ходу бесполезно убеждать себя держаться от нее подальше. Его Сара, ангел света, не должна быть заражена тлетворным дыханием ада. Нет, он не допустит, чтобы ее душа стала такой же черной, как у него.
Продолжая убеждать себя оставить ее в покое, Габриель перемахнул через каменную стену и двинулся к веранде.
Сара ждала его. Он думал застать ее в постели, но она сидела в кресле, глядя на двери. Ее нежный и доверчивый взгляд словно бальзамом омыл его черное сердце.
— Новое платье, — отметил Габриель, переступая порог.
Она счастливо кивнула.
— Я сама сшила его.
— Оно чудесно, — прошептал он. Это и в самом деле было так. Темно-голубой тон подчеркивал цвет ее глаз, пышные рукава напоминали ему крылья ангела, — Ты очень красива.
Его слова заставили ее покраснеть.
— Благодарю.
— Очень, очень красива. — Он протянул руку. — Не желаешь ли пройтись со мной?
— Пройтись? — Она казалась озадаченной. — Но куда?
— Куда тебе захочется.
— Мы можем пойти на балет?
— Только пожелай.
Сара улыбнулась, сияя от счастья. Сколько она себя помнила, ей всегда хотелось побывать на балете, увидеть «Лебединое озеро», «Спящую красавицу», «Жизель», «Дон Кихота». Она читала о жизни многих великих балерин, таких как Мария Тальони, Фанни Элслер, Шарлотта Гризи, Франческа Черрито и Мария Салле.
И вот теперь ее мечта должна исполниться! Но она взглянула на свой наряд, и ее радость испарилась, как роса под лучами солнца.
— Я не могу идти. У меня нет подходящего платья.
— И все же ты пойдешь, — загадочно ответил он и, прежде чем она успела ответить, вышел из комнаты.
— Габриель! — Плечи ее поникли, она уставилась в темноту, боясь, что он уже не вернется этой ночью.
Но часом позже Габриель вновь вошел в ее комнату.
— Это для тебя, — сказал он и жестом фокусника вынул из-под плаща серебристо-голубое атласное платье.
Она смотрела на платье, на Габриеля, снова на платье, не веря своим глазам.
— Для меня?
— Оно тебе не нравится?
Не нравится такое платье?! Это была самая прекрасная вещь, которую она когда-либо видела. Она смотрела на него, слишком потрясенная, чтобы говорить.
— Ты позволишь… Могу ли я… — он тихонько выругался. — Позволишь ли ты мне помочь тебе переодеться?
Она кивнула, чувствуя, как пылают щеки. Он очень ловко помог ей избавиться от одного наряда и облачиться в другой, затягивая на ней корсет с таким бесстрастным видом, что она почти перестала смущаться. И все же атлас показался ей холодным по сравнению с прикосновениями его горячих рук.
Кроме платья у него еще оказались туфельки и перчатки, которые он опять-таки вынул из-под плаща, заставив ее снова замереть от удивления. Ей казалось, что он сотворил их прямо из воздуха.
Теперь Сара чувствовала себя принцессой из волшебной сказки.
— Как я выгляжу?
— Взгляни сама, — сказал он, сняв со стены зеркало и держа его перед ней.
«Я похожа на принцессу», — подумала она. Платье было простым и элегантным, с плотно облегающим лифом и пышной юбкой. Декольте украшали тончайшие белоснежные кружева.
— Это самая изящная одежда, которую я когда-либо видела! — воскликнула Сара, не в силах оторваться от собственного отражения. На ней платье казалось еще прекраснее и изумительно шло ей. — Но где ты взял его?
— Разве это важно? — спросил он, относя зеркало на место и стараясь держаться в стороне, чтобы она вдруг не заметила, что он в нем не отражается.
Сара покачала головой.
— Нет.
Очень легко он поднял ее на руки и вынес на веранду.
— Но ты ведь не можешь нести меня так всю дорогу до театра! — отметила она, когда он пересекал двор.
— Это и не понадобится. — Он показал на легкий двухместный экипаж, стоявший у чугунных ворот. — Мы поедем.
