Мне было неприятно слушать его исповедь, хотелось сказать: «Не надо! Не говори больше!» Но я молчала, надо взять себя в руки и выслушать все до конца.
- Я добился свидания под ивой на старой запруде. Она пришла. Краснея и оглядываясь. Мы говорили о чем-то, я поцеловал ее и… был разочарован. Холодная и недалекая. Все оказалось, совсем не таким, как я там себе навыдумывал. Одного свидания хватило, чтобы это понять. Но я уже ляпнул отцу, что женюсь на дочери Банькова. Отказаться, значит проиграть. Отец решит, что я струсил из-за угрозы лишиться наследства. Это было унизительно, и я упрямо попросил Монику быть моей женой, она сказала, что ей надо подумать. Очевидно, какая-то нянюшка внушила девице, что нельзя сразу соглашаться, а может у нее было много поклонников, которые шептали ей, что она чистый ангел и достойна самого короля. Князь просит руки простушки, а ей нужно подумать! Я хотел нырнуть в омут с головой, а мне мягко сказали – подожди, я взбесился, но проглотил.
Отец не унимался и написал письмо королеве Софии, описав всю дурь своего отпрыска, и она под надуманным предлогом заманила меня ко двору. Там я пустился во все тяжкие, понимая, что загубил свою жизнь. А потом я встретил надменную девицу в черном платье. И так она дерзко отбивалась от насмешек и держала удар, что мне захотелось…
- Жениться на ней, – продолжила я за муженька.
- Да нет, потискать ее в укромном уголке, чтобы она разомлела и перестала колоться.
- Что? – я возмущенно округлила глаза.
Ярек расхохотался.
- Да я сам не сразу понял, что попался на крючок. Меня тянуло к тебе, а почему, я не мог понять. Когда та жердь заигрывала с тобой за столом, мне хотелось его удавить.
- Да ты даже не смотрел в мою сторону, – удивилась я.
- Это ты не смотрела в мою сторону и пряталась за эту кадушку Яровую. Потом твоя шутка с камнем, строптивая девчонка. После танца я твердо решил честно жениться. Я забыл обо всем: о наследстве, Монике, своем старом предложении. Ты была бедной, ну я думал тогда, что ты бедная и не так родовита, как я, а значит отец разрешения на брак и с тобой не даст, получить разрешение, в обход семьи, можно и от короля, но только в одном случае. Сама понимаешь – в каком. Посвятить тебя в свой план я не мог, ты бы ни за что не согласилась.
- Конечно нет, – подтвердила я, – за мною же стоит честь рода.
- Тогда я решил состряпать все и без твоего согласия. Прости, это было жестко. Но я чувствовал, что тоже тебе нравлюсь.
- Какое самомнение, да я ненавидела тебя, – высокомерно вздернула я нос.
- Да, поцелуй был очень ненавидящим, я чуть узлом не завязался.
Я опять удивленно вскинула брови, он погрозил мне пальцем как нашкодившей проказнице, и мы начали страстно целоваться.
- Я тогда с трудом сдержался, чтобы не исполнить супружеский долг раньше свадьбы, потому что, если бы король не согласился, мне нужно было бы открыться в своей уловке, чтобы восстановить твою честь. Но король все понял и дал добро. А потом мы приехали домой, и я пришел к Монике в дом и честно признался, что встретил другую, попросил прощения, она расплакалась, мне стало стыдно, ее мать орала на меня, хотела вцепиться в волосы, Баньков с трудом оттащил ее, она сыпала страшными проклятьями… Я ушел, а Моника… она хотела…
- Я знаю.
- Я не говорил тебе ничего, не желал тебя расстраивать. Я действительно написал ей письмо, но не то, о котором ты думаешь. В письме я еще раз просил прощения, желал ей счастья. И вместе с письмом отправил солидное приданое, и даже начал уговаривать отца, выделить Баньковым плодородные земли у северного ручья. К моему удивлению, отец не возражал. И мне казалось, я загладил вину: Моника – состоятельная невеста, но не все измеряется деньгами. Проклятье стало сбываться. Появилось это письмо. Ты поверила ему, а не мне. Я был в ярости, конечно, его состряпали Баньковы, сличая с моим почерком. Я хотел прогнать их прочь, но сдержался. Я обидел их, они меня. Я искупил свою вину. Проклятье должно было отступить. Но им, как видно, было мало.
Ярек замолчал. Все так, все складно, но я видела их с Моникой. Кому верить: ему или своим глазам?
- Ярек, я люблю тебя, – прошептала я и замерла, ожидая ответа.
- Иди сюда, вороненочек, – потянулся он ко мне, целуя в висок, но так и не сказал такие важные для меня слова.
Глава XXVIII. В ожидании
Утром Яромир, в сопровождении своих людей, среди которых я распознала много знакомых лиц, повел меня в церковь. Встречные простолюдины почтенно кланялись, пряча косые усмешки и перешептываясь, а вот ровня – бояре в открытую отвешивали шуточки:
- Что, Ярослав Карпыч, уговорил вдовицу?
- Должно всю ночку уговаривал.
- Так долго ж терпел, где ж до утра-то продержаться.
Яромир помалкивал, обращая на зубоскалов меньше внимания, чем на назойливых мух. Да, в былую пору он бы уже полез за саблей.
Священник, крепкий мужчина средних лет с пышной русой бородой вдвое длинней, чем у моего муженька, встретил нас не ласково. Особенно брезгливо он взирал на меня, погрязшую в плотском грехе бабенку. Яромир напросился на исповедь и, оставив «невесту» и воинов в притворе, пошел беседовать с батюшкой. Назад отец Иоаким вышел заметно подобревшим, пригласил войти в храм, благословил и отпустил с миром. Всем было объявлено о венчании вдовы пани Ковальской с боярином Ярославом Груздем.
Как это восприняла великая княгиня, я не знаю, в свой терем она меня не звала, а я и не хотела туда являться. Первое время я проводила только дома в обществе старушек Феклы и Лукерьи. Пересмотрела вещи мужа, сама, отстранив служанок, подлатала его полушубок. Скоро зима, нельзя чтобы он, князь, драным ходил. А теперь, «женившись» на княгине, он и для местных стал князем, войдя в род более знатной супруги.
Яромир уходил на заре, забегал ненадолго пообедать и приходил поздно вечером. Но и этому я была безумно рада. Мы опять жили настоящей семьей. А еще у нас были ночи.
Постепенно я осмелела и стала выходить на торг, даже сдружилась с некоторыми боярынями и прошлась пару раз по гостям. А за окошком холодало. Речка Сосенка по утрам уже затягивалась тонкой ледяной корочкой, деревья теряли остатки скукоженной листвы, несколько раз срывался снежок, а потом и вовсе накрыл город пушистым покрывалом.
Люди заметно нервничали, все чаще с тревогой поглядывая на юг. На торгу пара лазутчиков, а может просто трусов, принялась мутить народ, призывая бежать, пока не поздно. Подстрекателей быстро выловили и по приказу Яромира тут же прилюдно повесили. Я до этого не видела мужа таким безжалостным, в имении он всегда заступался перед отцом за провинившихся крестьян или слуг, даже если их вина была очевидной, он пожалел даже Баньковых, растоптавших нашу жизнь. Но здесь все было по-другому. Он не мог перед угрозой приступа врага позволить жалость. И я его понимала.
