– А фейерверк! У нас же есть фейерверк, – вспомнила Оля.
– Здесь взрывать не дам, – встрепенулась Нина, – соседи уже спят.
– А пойдемте всех проводим и в поле взорвем, – не растерялась и предложила Оля.
Толпа засобиралась на выход.
– Пойдем фейерверк смотреть? – впервые подошел к Нине Степка.
– Я пойду, – обиженно вздернула она нос, – а ты в дом иди, и так рискуем.
– А потом ты «с полей» одна возвращаться будешь? Ну, уж нет, – он плотнее застегнул куртку.
– Я ее провожу, – с вызовом влез Прохор, пытаясь встать между Степкой и Ниной.
– Не надо мою жену провожать, – с угрозой в голосе рявкнул Казачок, – я как-нибудь и сам. Пошли, – он взял Нину под руку.
Прохор под таким напором ошарашенно отступил.
«Ничего себе!» Нина от возмущения и удивления не могла произнести вслух ни слова, а просто послушно пошла за калитку. Мимо проплыли злые глаза Алины.
Глава X
– Казачок, ты лишнего дернул? – зашипела на него Нина, наконец опомнившись и вырывая руку. – Какая жена? Ты мне так всех кавалеров распугаешь.
– А мне показалось, что тебе Прошка надоел, и ты не знаешь как от него отвязаться, – снова настырно взял ее под руку Степка, – я помочь хотел.
– Я тебя не просила, – Нина попыталась опять выдернуть руку.
– Чего ты вырываешься? Я не кусаюсь, – возмутился Казачок. – Здесь темно, споткнешься, нос расквасишь.
– Алина вон ревнует, – кивнула Нина в сторону идущей сзади толпы.
Компания растянулась по дороге, разбившись небольшими группами и парочками.
– С чего ей ревновать? Я не ее парень, так, поболтали. Я про местные красоты расспросил, про папашку ее. Интересный тип в любовники к тебе набивается.
– Можно про это не говорить сейчас? – раздраженно бросила Нина.
– Можно, – легко согласился Казачок.
Дальше шли молча.
Звезды заволокло тучами, темнота сгустилась. Кто-то из компании регулярно спотыкался, ругаясь под общий смех, некоторые подсвечивали тропинку фонариками и телефонами, но все равно коварная сельская дорога оказывалась хитрее, подкидывая бредущим замысловатые неровности. Нина тоже пару раз пыталась спикировать вниз, но ловкая рука Степки вовремя ее подхватывала, спасая от незапланированного полета. Ветер усилился, налетая порывами, одно радовало, что он был южным и теплым. Нина с беспокойством трогала Степкин лоб и как заботливая мамаша без конца щупала, не расстегнул ли этот пижон куртку.
Выйдя в поле, установили коробку с петардами, разбежались в стороны, выбрав места для просмотра. Прохор поджег фитиль. В черное небо взмыли искрящиеся струи света, потом в вышине один за другим распустились огненные цветы – алый, изумрудный, янтарный. Красиво!
Ответом скромному молодежному салюту был оглушительный артобстрел и впечатляющие охапки огней над особняком «олигархи».
– Это папины друзья балуются, – с легким самодовольством сообщила Алина.
– А у нас душевней, – выдала Катя.
Компания одобрительно загудела.
И тут с неба стали срываться первые крупные капли. Дождь?!
– Ребятушки, погнали по домам, – скомандовал Дмитрий.
– Кому по домам, а кому в палатку, – вздохнул кто-то.
Капли стали сыпать чаще, настойчивее.
– Степа, уходим, тебе нельзя вымокнуть, – дернула Казачка за рукав Нина.
И, ни с кем не попрощавшись, они побежали назад к деревне. Остальные тоже рванули кто-куда. Вечеринка завершилась.
Нина с Казачком бодрым шагом спешили по придорожной траве, где меньше неровностей и выбоин. Бежать для Степки в его состоянии было нежелательно, но вымокнуть смертельно опасно. «То же мне медик, эгоистка, – нещадно ругала себя Нина, – дался мне этот салют, что я фейерверков не видела? На девятое мая с племянниками в городе посмотрела бы, так нет же».
– Степ, возьми мой плащ, на голову накинешь, – попыталась она развязать пояс.
– Мадмуазель, ну вы совсем меня за мужика не держите, – в шутку обиделся Казачок.
Дождь плавно перешел в ливень, когда пара рысцой доскакала до дома и оказалась на пороге веранды. Можно выдохнуть.
– В ящике моей тумбочки фен, бегом сушить голову, – приказала Нина, быстро стягивая вымокший плащ.
– Но я… – что-то хотел возразить Казачок.
– Больной, не спорьте, просто высушите голову, а я побежала чай заваривать.
Она влетела на кухню, поставила чайник на плиту, бросила к заварке горсть липы, чабреца, несколько ягод клюквы. За стеной старательно шумел фен. «Сейчас чайку попьем, спать ляжем. А завтра во дворе просохнет, порядок навести нужно». Степке Нина принесла кружку прямо в комнату.
– Пей здесь, в кровати, и укутывайся потеплее, может пронесет, – вздохнула хлопотунья.
– Я апельсинами не увлекался, чтобы меня пронесло, – отшутился больной, – а вот некоторым любезно чистили, так там последствия непредсказуемы…
– Спокойной ночи, – обиделась на шутку Нина и пошла к себе.
Надо спать, второй час ночи, но переполнившие сегодня до краев однообразную жизнь впечатления не давали уснуть. Особенно беспокоил и раздражал Казачок, который беспардонно влез между ней и возможным кавалером, но сам никаких попыток сблизиться и проявить симпатию не предпринимал. И вот эти его жесты – за руку взял, поддержал – можно рассматривать и как нечто большее, и как простую внимательность к своему доктору. А все сводить на «ха-ха» уже просто бесило. «Скорей бы поправился», – как мантру читала Нина.
Не дождавшись сна, она накинула старенькую куртку, захватила плед и пошла на веранду. Дождь заливал стекла бойкими радостными потоками, в отдалении громыхнула гроза.
«Люблю грозу в начале мая…» – пришли знакомые с детства стихи. Нина распахнула входную дверь, вдохнула аромат сырой травы, расстелила на верхней ступени порога плед и уселась наслаждаться ночью и дождем.
Но просидеть в одиночестве получилось не больше минуты. С кружкой в руках и завернутый в одеяло рядом на плед плюхнулся Степка.
– Казачок, ну чего ты добиваешься, воспаления легких? – простонала фельдшер, порядком подустав от беспокойного больного.
– Я, видишь, экипировался и чай пью, выполняю все рекомендации.
Они оба замолчали, вглядываясь в ночь. У Гребенкиных на пороге горел фонарь, и Нина видела профиль Казачка и его полуприкрытые глаза. «Спит на ходу, чего приперся?»
– Нин, а почему все-таки вы с мужем расстались? – неожиданно спросил Степка.
– Зачем тебе? – холодно отозвалась Нина, вопросы про Пашку были для нее мучительно-болезненными.
