Пролог
— Ах, какая чудесная награда в этом сезоне, — Елена Николаевна бережно пальчиками в кружевных перчатках взяла позолоченные часы, — боже, какая прекрасная работа, а этот цветочный орнамент! Это листья клевера? Яков Иванович, взгляните, это же венок из клевера на крышке?
Грузный Яков Иванович с ненавистью посмотрел на палящее солнце, отер платком сияющую лысину и полез в карман жилета за пенсне.
— Определенно клевер, mademoiselle, — согласно кивнул он Елене Николаевне.
— А вы заметили, что один из листочков — четырехлистник? Говорят, он приносит счастье, — барышня погладила позолоченный лист. — Яков Иванович, позвольте я открою, любопытно взглянуть на циферблат.
— Открывайте, — милостиво разрешил толстяк-распорядитель.
Барышня ловким движением откинула крышку:
— «Да сопутствует удача победителю», — нараспев прочитала она надпись, — ах, отчего сразу не написать: «Господину Карлинскому», — на пухлых губках промелькнула печальная улыбка.
— Я добуду вам эту безделицу, — страстно зашептали на ушко.
Елена Николаевна вздрогнула, а потом окатила стоящего позади ротмистра Тишанского надменным взглядом через плечо, в котором явно читалось: «Хвастун». Ротмистр нервно дернул рыжими усиками и поправил ворот зеленого мундира яхт-клуба.
— Командор Карлинский не сможет меня обойти на этот раз, приз будет ваш, — с вызовом глянул он на неприметного щуплого мужчину, с пробивающейся проседью на висках.
Расстегнув верхнюю пуговицу такого же как у ротмистра клубного мундира и закатав рукава, Карлинский с двумя матросами суетился на палубе небольшой яхты, в последний раз проверяя снасти.
— Сергей, слыхал?! — окликнул его Яков Иванович. — Тут молодежь на твой лавровый венок покушается.
— Давно пора, — добродушно улыбнулся Карлинский.
— Папа, ты же победишь?! Не отдавай им приз, — уже охваченный азартом, нарушая приличия, зашумел с пристани белокурый мальчишка. — Мама, папа же победит и в этот раз? — с мольбой в голосе обратился он к элегантной женщине в кокетливой шляпке.
— Володя, папа будет стараться, — с улыбкой заверила она.
— Ну, пусть постарается, — мальчик начал немного подпрыгивать от нетерпения.
— Юноша, — обратился к нему толстяк-распорядитель, — а зачем вашему папеньке седьмые часы? У него и карманов стольких нет, — и толстяк закатился добродушным смехом.
— Для коллекции, — гордо заявил мальчишка.
Вокруг раздалась подбадривающая волна хохота. Не смеялся только ротмистр Тишанский, с тоской продолжая смотреть на своего белокурого ангела. Но жестокая Елена Николаевна упорно делала вид, что не замечает бедолагу.
— Чего это наша Елена Прекрасная так холодна с Тишанским? — шушукались местные сплетницы, наслаждаясь возможностью почесать язычками.
— Да вы разве не знаете? Она, будучи гимназисткой, была в него влюблена.
— Да что вы говорите?!
— Говорят, как Пушкинская Татьяна допускала эпистолярные вольности.
— Какой пассаж!
— А этот ротмистр тогда ухлестывал за Елизаветой Касаткиной, ну, помните, дочь директора ремесленных училищ? Что-то там не сложилось. Так вот, Тишанский отчитывал нашу Еленушку подобно Онегину, чистый роман. А теперь бывшая гимназистка повзрослела, расцвела. Ротмистр разглядел, да девица вот упирается, сильно обиделась.
— Какие страсти. Я бы на ее месте ни за что бы не простила.
— Тишанский надеется на регату.
— Да куда там, разве ж ему за Сергеем Николаевичем угнаться?
Яхты выстроились, готовые к старту. Зрители замерли в томительном ожидании.
Тридцатого мая в день рождения Петра Великого с регаты небольших парусных судов всегда открывался сезон навигации. Маршрут был невелик: обойти остров со зданием старинного адмиралтейства, проплыть пять миль по течению, обогнуть буй и, налегая на весла и ловя парусом ветер, преодолеть речное течение, снова пролететь мимо адмиралтейства, ликующей на трибунах публики и добраться до судоходного пролета моста. За ним уже растянули с одного берега на другой ленту финиша. Яхта, первой коснувшаяся ленты, признается выигравшей регату. Победителю вручат карманные часы, купленные участниками яхт-клуба вскладчину.
Яков Иванович подал сигнал и яхты рванули по речной глади.
— Началось, — выдохнул Володя, вылавливая глазами в сутолоке яхту отца.
Елена Николаевна, комкая в руках кружевную перчатку, тоже, не отрываясь, следила за гонкой. Теперь, когда ротмистр не мог ее видеть, барышня сняла маску надменности и, встав на цыпочки, как и Володя от волнения начала слегка подпрыгивать.
Яхты уходили все дальше и дальше, белые паруса сливались в одно расплывчатое пятно. Разобрать — кто там первый, а кто позади, уже не представлялось возможным.
Ох, уж это ожидание, когда ничего сделать нельзя! Все решается там, на реке, а тебе только и остается, что вглядываться в горизонт и надеяться.
— Елена Николаевна, а вы за кого болеете? — лукаво улыбнулся Яков Иванович, снова протирая лысину платочком.
— За Сергея Михайловича, конечно, — сверкнула Елена синими глазками.
— А-а-а, — протянул толстяк, — а мне показалось…
— Вам показалось, — оборвала его барышня.
— Возвращаются, возвращаются!!! — зашумела публика.
— Кто впереди?! Кто впереди?!
Господа направили бинокли.
— Карлинский, командор Карлинский впереди! — полетело по трибуне.
— Ну, чертяка! — расцвел распорядитель.
— Папа, давай!!! — зашумел Володя, будто отец мог его слышать.
Жена Карлинского, Мария Александровна, приобняв сына за плечи, тоже заметно разволновалась, округлое лицо разрумянилось и стало совсем молодым.
— Сережа! — шептали губы.
Яхты поравнялись с островом. Впереди на три корпуса впереди действительно, легко скользя по водной глади, летела «Княгиня Ольга» Карлинского. Вторым, пытаясь организовать преследование, шел ротмистр Тишанский. Елена Николаевна дрожащей рукой поднесла к глазам отцовский бинокль, вконец измятая перчатка уже валялась где-то под ногами.
Совсем немного, еще чуть-чуть. Заветная лента алым румянцем атласа звала победителя. Уже было ясно, что ротмистру не догнать опытного командора.
— Папа, папа!!! — срывающимся голосом кричал Володя.
Но тут «Княгиня Ольга» неожиданно встала, словно невидимая рука потянула ее как кобылицу за узду.
— Что это? Мама, что это?! — Володя дернул мать за рукав. — Мама, у них что-то сломалось? Да?
