Алена на ватных ногах поднялась, голова отчаянно кружилась.
— Ален, ты в порядке? — увидела она побелевшее лицо Антона.
— Д-да, — с трудом произнесли губы.
— Ничего не сломала?
Она потрясла руками и ногами.
— Нет.
И тут Тишин начал орать, просто сдувая ее потоком раздражения, такого дикого Антона она еще не видела никогда:
— Дура, идиотка ненормальная!!! Тебе сказали дома сидеть, какого х… тебя сюда понесло?! Разве так сложно просто сидеть дома?! Просто дома! Дома! Тебе об этом пятьсот раз сказали! Я что, по-французски говорил?!
Тишин орал и орал, размахивая руками перед самым носом Алены, и она соглашалась с каждым его словом, ей просто нечего было возразить.
— Вот такого ты козла себе выбрала, — хрипло рассмеялся Стас, поднимая грязное от пыли лицо.
Антон замолчал, зло сплюнул, его трясло, он не с первого раза смог убрать в кобуру пистолет.
— Антоша, прости, — только и смогла выдохнуть Алена, не решаясь даже коснуться края рубашки Тишина.
Он ничего не ответил. На образовавшейся поляне появились еще полицейские. Какой-то пузатый дядечка, в погонах с тремя звездочками, крикнул куда-то в поле:
— Ищите понятых, изымать ценности будем.
Ситникова потащили к въехавшему прямо на поле полицейскому уазику.
— Я бы тебя не тронул, — заорал Стас Алене, — просто хотел попугать, из-за того, что ты с ним! Меня все равно пасли, я это знал, нет смысла тебя убивать.
Но Алена почему-то оцарапанной кожей чувствовала, что он врал.
Дальше все было как в тумане: опять поляна, мужики-трактористы в качестве понятых, свет фонариков. У Алены спросили:
— Где?
Но Тишин, не дожидаясь ее ответа, сам точно показал место тайника. Выходит, напрасно Алена рисковала жизнью, чтобы ему помочь, он и без нее знал про вторую поляну.
Копать принялся Васька, медленно, бережно, как археолог. Из земли показался серый сверток размером с дамский клатч. В целлофановой обертке и коконе из плотной ткани лежала знакомая Алене книга Карлинского и серебряные с потертой позолотой часы Карлова. Клеверный узор засверкал под вспышками фотоаппарата. Мишины часы действительно обладали необъяснимой притягательностью, на них приятно было смотреть. Елена Николаевна Тишанская была права, эти часы завораживали. Вот и Стаса они заворожили до опасной игры.
Но Алена сейчас не могла думать о часах, поникнув, она украдкой поглядывала на Антона. Теперь он был холодно-спокоен, сосредоточен, ровным голосом что-то объяснял дяде с тремя звездочками, тот довольно кивал. А Алена думала о том, что все кончено, те робкие чувства между ними, которые так долго пробивались, были уничтожены ее сегодняшней глупостью. Раньше он смотрел на нее как на ребенка, теперь как на дуру. Она больше не сможет завоевать его любовь. В душе царило какое-то опустошение, хотелось забиться в уголок и хорошенько, вдали от взглядов посторонних, прорыдаться, до колик, до сухости в глазах.
— Вася, я не нужна уже? — не решилась она подойти к Тишину.
— Нет, мы уже закончили, — снова подмигнул ей Васька, подбадривая.
— Я тогда пойду, а то у меня там велосипед без присмотра валяется.
— Боишься, менты упрут? — пошутил он. — Тоха, Алена уходит.
— Куда она уходит? Она пять минут подождать не может?! — опять начал закипать Антон, повышая голос.
— Ты, это, Антош, пойди, спасительницу нашу проводи, — промурлыкал дядя с тремя звездочками. — Мы тут и без тебя справимся.
— Не-не надо, — промямлила Алена, — я сама.
И не дожидаясь ответа, развернулась и пошла прочь.
— Обиделась, что наорал, — подытожил за спиной Васька.
Алена снова вышла на простор, смахнула первую слезинку, хлюпнула носом, оглянулась. А вокруг царила вечерняя благодать: красный диск солнца коснулся бочком подсолнечного поля, черной молнией над головой пронеслась летучая мышь, от меловых склонов ветер приносил лимонный запах чебреца. «А ведь могла сейчас лежать под брезентом и ничего этого не увидеть», — Алена стерла со щеки еще одну слезу.
Где велосипед? Боевой конь валялся там же, где его оставили, но ехать на нем было нельзя. Стас наступил ногой на колесо и проломил несколько спиц. Алена села на колени перед велосипедом и зарыдала.
— Аленушка, солнышко, ну не плач, — рядом присел Антон, обнимая ее рукой за плечи. — Мы починим. У меня такой же велик, и запасные спицы есть, я тебе и шину хотел сегодня заклеить, но без меня доброжелатели нашлись. Ален, ну?
— Ты, Антош, иди, у меня все в порядке, — Алена быстро вытерла слезы, — я доведу, здесь не далеко.
— Ален, ты обиделась, да? Я больше не буду на тебя орать, честное слово, никогда. Ален?
— Я не обиделась. Ты все правильно сказал, я дура, непроходимая.
Она встала и подняла велосипед, но Антон отобрал у нее руль.
— Ты не дура, ты отчаянная, а я истерик. Бывает у флегматиков иногда, как попрет — не остановишь.
Они пошли не по дороге, а вниз к реке, там пешком было ближе. В овраге уже поселилась ночь, сглаживая тени. Пара молчала, каждый думал о своем, а может об общем. Алена никак не могла прийти в себя, осознать, что для нее все завершилось благополучно. Сможет ли она когда-нибудь снова хотя бы приблизиться к Карлинке, или животный страх навсегда отгородил ее от этого пугающего места.
— Бабке с дедом позвони, — с легким укором выдал Тишин.
Позвони! А телефон на поляне! Одна мысль, что туда надо снова возвращаться вызывала дрожь.
— Я тел…
— На, под ногами валялся, чуть не раздавил, — протянул Антон Аленкин мобильник, — сбоку скол небольшой, но работает.
— Спасибо.
— Алена, ты где?! С тобой все в порядке?! — сразу зашумела в ухо бабушка.
— Д-да, все хорошо, просто в велосипеде спицы лопнули, и я немного упала, — Алена начала старательно подбирать слова.
— Нога? Рука? Болит?!
— Нет, ничего не болит.
— Я деда сейчас навстречу вышлю.
— Не надо, здесь Антон, он велосипед ведет. Мы скоро будем.
— Так бы сразу и сказала, — обиделась бабушка, по виляющему тону внучки подозревая, что сломанная спица лишь предлог. — Не долго.
Экран погас, все погружая в темноту. Антон уперся в руль, чтобы вытолкать велосипед наверх, Алена немного помогла, подтолкнув сзади. Они вышли на холм с гранитным валуном. Плоский камень серым пятном выделялся в выгоревшей на солнце траве.
— Посидим? — предложил Антон.
Алена послушно присела на край. От камня шел жар, гранит щедро отдавал скопленное за день тепло. Внизу в селе загорались первые огни, где-то заливисто лаяла собака.
