Рис. 37
Далее, в зависимости от конкретной рукописи, идут различные символы меркурия: зеленый лев с фаллосом (38), птица Гермеса (39), раненый дракон. Предпоследнее изображение — сложная композиция из двух львов и дракона с эрегированными членами, а также расположенных вокруг них василиска, ворона и орла. Свиток заканчивается изображением удивленного человека в одеждах странника (скорее всего, портрет самого Рипли), взирающего на распростершиеся над ним образы.
Рис. 38
Рис. 39
Влиятельность этих свитков была настолько высока, что изображения, вдохновленные ими или алхимическими стихами сэра Рипли, скоро стали появляться и в других произведениях. В аллегорической басне монаха и придворного поэта Джона Лидгейта (1370–1451) под названием «Простолюдин и птица» в стихах повествуется о том, как простак поймал в своем саду волшебную птицу, которая обещает открыть ему три мудрости, а затем обманом ускользает (40). Птица дразнит крестьянина тем, что он ее отпустил, т. к. внутри ее тела сокрыт магический камень, гиацинт (одно из обозначений философского камня), дающий своему обладателю сверхъестественные способности. Позднее в тексте появились дополнительные восемь строф — возможно, также за авторством Джорджа Рипли. В его варианте гиацинт отождествляется с волшебным камнем, который, согласно легендам, Александр Великий, считавшийся в Средневековье одним из великих алхимиков древности, получил у ворот Эдема — земного рая. Вставленный в шлем полководца, камень сделал возможным все его завоевания: по словам птицы, кроме богатства и силы камень обеспечивал владельцу еще и военные победы. Волшебное создание во второй редакции поэмы называется Птицей Гермеса: ее описывал в своих трудах еще Роджер Бэкон, имея в виду аллегорию меркурия философов. Простак же становится олицетворением алхимиков-профанов, желающих лишь быстрого обогащения. Таким образом, весь оригинальный текст превращается в аллегорию неудачного алхимического делания, совершаемого невеждой: птица, обозначающая искомый меркурий, была выпущена из огороженного забором сада, т. е. из герметического сосуда, стоящего в печи.
Рис. 40
То, что дополнительные строфы написал Джордж Рипли подтверждается тем, что именно он первым совмещает алхимические сюжеты с баснями о птицах и зверях, используя воронов, попугаев, павлинов, фениксов, орлов, антилоп, грифонов, львов, пантер, змей, жаб, драконов, василисков и других животных как аллегории лабораторных ингредиентов. Жаба — самый характерный алхимический персонаж, придуманный экспериментатором; в одной из своих поэм он описывает, как жаба выпивает вина и выпускает некий секрет (аллегория меркурия), который преобразует тело алхимика сообразно стадиям opus magnum, от черной к белой и красной. На одном из изображений из того же алхимического сборника, в котором содержится текст «Простолюдина и птицы», мы видим жабу и змею, сидящих на Луне и Солнце, совмещенных друг с другом. Над ними летит орел, а сверху на них падают капли росы — аналога того самого секрета (41). На другом рисунке мы видим обнаженных мужчину и женщину, они стоят в гробу, наполненном жидкостью. Между любовниками сидит жаба, а слева и справа от них изображены спускающиеся с небес драконы. Над ними в воздухе парит ангел, он держит в руках колбу с образами Солнца и Луны внутри. Ангел дует своим небесным дыханием в сосуд, внутри которого возникает красный дистиллят: через специальные трубки он вытекает вниз, орошая влюбленную пару (42). На еще одном изображении внутри колбы по пояс в золотой жидкости сидит все та же влюбленная пара, окруженная жабой, змеем и орлом, а сверху на них льются капли росы. Все три рисунка были призваны разными способами проиллюстрировать технологию получения философского камня. Этот процесс подразумевал совмещение сульфура и меркурия: их символизирует Луна и Солнце или пара обнаженных любовников, подобно светилам окрашенным в золотой и серебряный цвета.
Рис. 41
Рис. 42
Своим удивительным трудом, вопреки названию, не являющимся очередным рассказом об алхимиии через евангельскую историю, прославился ученик Джорджа Рипли, королевский советник Томас Нортон (1433–1513). В трактате «Алхимический служебник» он описывает свой опыт получения философского камня, попутно размышляя об алхимиках и их ремесле. Книгу, рассказывающую о способе обогащения, доступного для каждого человека, Нортон называет столь же важной для будущего алхимика, как важен служебник для монаха. В иконографии трактата, впрочем, все же присутствуют религиозные мотивы: мудрость алхимику даруют ангелы и Святой дух в виде голубя (43). А одна из копий «Алхимического служебника», хранящаяся в университетской библиотеке Иерусалима, помещена в обложку от настоящего церковного антифонария, т. е. служебника для литургии суточного круга — ситуация, нередкая для Средневековья, но в данном случае, возможно, неслучайная: «Алхимический служебник» оказывается в обложке от служебника настоящего.
Рис. 43
В конце Средневековья алхимия без преувеличений создает свою собственную мифологию, собственные поэтическую и визуальную традиции. Последнюю, удивительным образом, порождают не более десятка богато иллюстрированных трактатов. Поначалу европейские алхимические образы в большинстве случаев опирались на древнегреческие или арабские сюжеты. Но постепенно, благодаря смелым визионерам и талантливым алхимикам-поэтам и художникам, а в немалой степени и из-за переплетения между христианскими и златодельческими идеями, алхимия становится одной из самых богато визуализированных наук. Наглядные схемы помогали адептам запоминать сложные аспекты своего ремесла, а мистические аллегории привлекали любознательных последователей со всей Европы.
