Она обернулась: их было уже не трое, а десять,
пятнадцать, двадцать...
- Эй!
Вера открыла глаза. Она обвела взглядом чужую
комнату, пытаясь понять, как она тут оказалась.
– Эй! – Нина стояла у кровати с будильником. –
Восемь часов. Ты в школу идешь?
– Ага. – Вера потерла кулаками сонные глаза.
– Вот полотенце – умывайся, а я порежу сыр.
Нина отвела Веру в ванную – нельзя сказать,
чтобы тут было чисто. Вера долго стояла над раковиной, не зная, куда повесить
полотенце и куда поставить мыльницу – всюду было так грязно, что она с трудом
подавила в себе приступ тошноты. Но люди жили тут годами – и ничего. Выходит,
можно привыкнуть.
В душевых шумела вода. Дверь одной из кабинок
открылась, и Вера увидела бледную девочку с заспанным лицом В застиранном
голубом халате – она не обратила на Веру внимания. Вера заглянула в кабинку:
ничего, жить можно – главное, чтобы была вода.
– Пьем чай, – сказала Нина, когда Вера
вернулась, – и бежим. Я опаздываю. Ты когда придешь?
– В четыре.
– Я постараюсь к этому времени вернуться. Если
меня не будет, подожди внизу, а потом я достану второй ключ и попробую оформить
пропуск. Комендант – мой друг, мы в одном дворе жили. В Самаре.
Вера съела бутерброд с сыром и допила чай.
– Наверное, нужно помыть? – Она взяла со стола
чашки.
– Потом. Пошли.
В школе не было ничего интересного – все как
обычно: анатомия, физика, два английских и алгебра. Вера хотела рассказать
кому-то о том, что случилось, но кому? Одноклассники относились к ней хорошо,
она к ним тоже – просто она не знала, о чем с ними говорить, поэтому ни с кем
не дружила: привет, пока – и все отношения.
Чтобы долго не ждать Нину, после школы Вера
зашла домой взять кое-что из вещей. Из дома она позвонила Лизе, но сначала проверила
почту. Она долго не могла войти в Интернет, а надо было торопиться, потому что
отец мог прийти с работы раньше.
Входящие – Вера нажала на кнопку.
– Письмо, – сказала она вслух. – Письмо!
По-английски Вера читала также быстро, как по-русски, но слова казались
какими-то ненастоящими, как будто это был текст из учебника.
Привет, Вера. Спасибо за твое сообщение от
девятого ноября.
Как у тебя дела? Я не верю, что за такой
короткий срок ты могла забыть английский. Однако нужно заниматься: ты – моя
лучшая ученица и не должна меня подводить.
Я, как и говорил, возможно, приеду в Москву на
рождественские каникулы, но пока это только планы. Какая в Москве погода?
Наверное, холодно. В любом случае в Англии погода хуже: уже неделю идут дожди,
я думаю, не купить ли резиновую лодку. На днях мой пес Барни поранил лапу, и я
возил его к ветеринару, но теперь он поправился и передает тебе привет.
Что касается моего русского, я пока не сделал
успехов: не хватает времени.
Надеюсь скоро получить от тебя ответ. Пока.
Джим Бриджес
– Джим Бриджес, – вслух повторила Вера.
Она несколько раз перечитала письмо, пытаясь
вникнуть в смысл каждого слова, пытаясь найти что-то, что могло дать ей
надежду: какой-нибудь намек – что-нибудь.
– «Мой пес Барни поранил лапу», – вслух
прочитала Вера.
Это уже восьмое письмо – и снова ничего.
Никакого намека. И с чего отец решил, что у них роман?
Вера услышала, как кто-то пытается открыть
входную дверь, но дверь была заперта изнутри и не поддавалась. «Воры, –
пронеслось у нее в голове. А если отец?» Она на цыпочках подошла к двери и
посмотрела в глазок.
– Вера, открой, – сказала мама и на всякий
случай позвонила. – Это я.
Глупо было держать маму на лестнице, и Вера
открыла.
Вид у Ольги Сергеевны был усталый. Она
запыхалась от быстрой ходьбы: волосы были всклокочены, а под глазами появились
темные круги.
– Вера, что ты делаешь?! Я ушла с работы, бегу
к тебе в школу – тебя нет. Я уже в морги хотела звонить, но Сергей Иванович
сказал, ты была. Ты забыла дома ингалятор... Вера...
– Я им не пользуюсь.
– Вера...
– Мама, не плачь, не надо.
– Ве-е-ра... Как ты могл-а-а-а...
– Не надо, пожалуйста.
– А-а-а...
– Мама, прости. И разденься – что ты как на
вокзале.
Ольга Сергеевна сняла пальто.
– Ты ела? А как твоя астма?
Она говорила без остановки, сама себя
перебивала и перескакивала с одной мысли на другую. На минуту Вере даже
показалось, что она сошла с ума.
– Надо позвонить отцу, – сказала Ольга
Сергеевна, когда немного успокоилась. – Он там с ума сходит.
– Не надо.
– Вера, это твой отец!
– Мам, давай что-нибудь съедим, я так
проголодалась.
– Ты ничего не ела? Вера, где ты была?
– У друзей. Я ела, но это было утром.
– У меня еще суп остался. Грибной. Хочешь? –
Ольга Сергеевна достала из холодильника кастрюлю с супом, зажгла газ и в
изнеможении опустилась на стул.
– Порежь хлеб, ладно?
Вера достала из пакета батон. Она молчала.
– Вера, нам надо поговорить. Я понимаю, с ним
трудно. Мне тоже трудно. Но он твой отец. Родителей не выбирают.
– Я понимаю.
– Уйти из дома – это не выход. Ты должна
извиниться.
– Я? – не выдержала Вера. – За что? За то, что
он роется в моих вещах? За то, что он всех ненавидит? За что?
– Вера, пожалуйста, извинись. Для меня. Его
уже не переделать.
– Суп кипит.
Ольга Сергеевна разлила суп в тарелки. Ели
молча. Иногда Вера исподлобья поглядывала на мать, и ее сердце сжималось от
жалости – такой несчастный у нее был вид.
Когда они поели, Вера собрала тарелки.
– Оставь, – сказала Ольга Сергеевна, – я
помою: садись за уроки – у тебя завтра английский. – Мама, я ухожу.
– Что? – тихо сказала Ольга Сергеевна. –
Уходишь?
Если она не сошла с ума раньше, то это должно
было произойти сейчас. Взгляд у Ольги Сергеевны был такой, как будто у себя на
кухне она увидела расчлененное тело. Она мотала головой и бормотала что-то
невнятное.
– Нет, – наконец сказала она. – Вера,
пожалуйста...
– Ингалятор, – Вера потрясла им в воздухе,
чтобы мама убедилась, что она его не забыла, и сунула ингалятор в карман. – На
всякий случай. Я буду звонить.
