— Константин Устинович не сможет возглавить советскую делегацию. Выезд генерального секретаря куда-либо нежелателен.
7 февраля Черненко в последний раз приехал в свой кабинет. Сказал членам политбюро:
— Я на некоторое время как-то вышел из боевого строя, но старался внимательно читать все документы и по наиболее важным вопросам принимать решения. Думаю, что нам следует продолжать в таком же духе нашу работу, не выдумывая каких-то новых форм.
Черненко поздравил с днем рождения члена политбюро Григория Васильевича Романова, которого Андропов перевел из Ленинграда секретарем ЦК по оборонному комплексу. Обсудили несколько вопросов, и Константин Устинович с трудом поднялся:
— Желаю всем товарищам больших успехов.
Пока Черненко оставался генеральным, все шло по обычной колее. Решили снимать о нем большой документальный фильм. Уговорили героя:
— Давайте сделаем фильм к следующему партийному съезду. Такой фильм, который вам понравится.
Режиссером должен был стать известный документалист Леонид Владимирович Махнач. Запланировали съемки там, где работал будущий генеральный, — в Красноярске, Пензе, Молдавии. Но не успели…
В феврале его помощники работали над статьей, которая должна была появиться за подписью Черненко. В эти дни он почувствовал себя лучше и из Центральной клинической больницы приехал к себе на дачу в Усово. Его старший помощник Прибытков жил там же. Вечером он с женой и сыном пошел в кино. Во время сеанса по трансляции объявили:
— Прибыткову срочно выйти.
Оказывается, его ищет Черненко:
— Константин Устинович просит вас срочно позвонить.
Что случилось? В одиннадцатом часу встревоженный Прибытков позвонил генеральному на дачу.
— Слушай, — сказал Черненко, — вот мы говорили с Вадимом Печеневым, хотели вставить кусок о социальной политике партии. Но что-то этого куска нет. У тебя есть текст под руками? Ты завтра договорись с Вадимом — кусок должен быть.
А голос очень слабый…
Виктор Гришин в марте 1985 года вытащил умирающего Черненко из постели, чтобы вручить ему удостоверение об избрании депутатом Верховного Совета РСФСР. Рядом с ним стоял первый секретарь Куйбышевского райкома партии Юрий Анатольевич Прокофьев.
Прокофьеву дозволили присутствовать на этой печально знаменитой церемонии, показанной в программе «Время», и подарить умирающему генеральному секретарю цветы, потому что именно его району выпала счастливая доля выдвинуть Черненко в депутаты Верховного Совета РСФСР. Скучный и мелкий чиновник, Прокофьев как начал в школе трудовую деятельность старшим пионервожатым, так и шел неостановимо по комсомольской лестнице. Потом его перевели на партийную работу, и он стал трудолюбиво двигаться вверх. Пройдет несколько лет, и Прокофьев займет место Гришина.
Страна увидела, что глава государства еле стоит на ногах. Черненко неадекватно оценивал свое состояние. Ему казалось, что, держась за ручку кресла, он может стоять. На самом деле он был плох. Но сказать ему, что в таком состоянии не следует вообще участвовать в публичной церемонии, никто не решался.
Андрей Андреевич Громыко упрекал других членов политбюро за раболепство. Рассказывал сыну, как они с Андроповым были у тяжело больного Брежнева. Тому нездоровилось. Леонид Ильич вдруг сказал:
— А не уйти ли мне на пенсию? Чувствую себя плохо все чаще. Надо что-то предпринимать.
Брежнев был настроен на серьезный, долгий разговор. Но Андропов тут же сказал:
— Леонид Ильич, вы только живите и ни о чем не беспокойтесь, только живите. Соратники у вас крепкие, мы не подведем.
Брежнев растрогался и со слезами на глазах ответил:
— Если вы все так считаете, то еще поработаю.
Громыко осуждал Андропова за лесть, но сам практически то же самое сказал уже умиравшему Черненко.
Дня за три до своей смерти Константин Устинович позвонил министру иностранных дел:
— Андрей Андреевич, чувствую себя плохо. Вот и думаю, не следует ли мне самому подать в отставку. Советуюсь с тобой…
Громыко не хотел рисковать:
— Не будет ли это форсированием событий, не отвечающим объективному положению? Ведь, насколько я знаю, врачи не настроены так пессимистично.
— Значит, не спешить? — переспросил с надеждой в слабеющем голосе Константин Устинович.
— Да! Спешить не надо, это было бы неоправданно.
Черненко остался доволен разговором. Громыко подтвердил свою славу великого дипломата. Для страны такая дипломатия была, конечно, губительна. Но министр в эти сложные дни думал о себе.
Черненко пришел к власти в момент обострения отношений с Соединенными Штатами. Константин Устинович считал своей важнейшей задачей смягчить напряженность и улучшить отношения с Западом, избавить людей от страха войны.
Вместе с министром иностранных дел Громыко он принимал премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер. Как положено, зачитал заготовленный текст, а потом вдруг сказал Тэтчер:
— Давайте дружить по всем линиям. У нас есть много резервов, контактов, возможностей для настоящих отношений дружбы между нашими народами, между правительствами… Что нам мешает?
Громыко испугался: не полагалось так разговаривать с западными политиками. Дружить можно было только с соцстранами. А Черненко был искренен в своем желании прекратить конфронтацию. Но его слова остались благим пожеланием. В мире плохо понимали, что происходит в Советском Союзе, отгородившемся от всего мира.
Когда в феврале 1983 года американская делегация прилетела на похороны Юрия Андропова, эксперты по Советскому Союзу даже не знали, был ли он женат, — настолько мало было о нем известно. На похоронах они впервые увидели его вдову.
О Черненко в Вашингтоне знали еще меньше. Опять же не подозревали о том, как серьезно он болен. Президент США Рональд Рейган строил планы в отношении советского руководителя. Записал в дневнике:
«22 февраля 1984 года. Мы с государственным секретарем Шульцем обсуждали дела с Советами: как мы должны реагировать на мягкий тон Черненко в беседе с Шульцем. У меня есть хорошее ощущение, что я должен обсудить с ним наши проблемы один на один и попытаться убедить его в том, что Советы много приобретут, если присоединятся к семье народов».
Через десять дней, 2 марта, Рейган пометил в дневнике: «Секретное совещание с участием нашего посла в Москве Хартмана. Обсуждали план установления контактов с Советами. Я убежден, что настало время мне встретиться с Черненко в июле. Мы собираемся начать с контактов на министерском уровне — обсуждать темы, которые были заморожены после того, как сбили корейский самолет».
Рональд Рейган последовательно писал личные письма трем руководителям Советского Союза: Брежневу, Черненко и Андропову. С каждым из них хотел встретиться и поговорить. Не удалось, все трое были слишком больны, чтобы найти в себе силы для поездки в Соединенные Штаты на переговоры. Как выразился Рейган, «они умирают, не дождавшись встречи со мной».
