С транспортом были большие проблемы. Восемь дней ее тело лежало в морге в Нальчике, пока искали оцинкованный гроб и специальный вагон.
Через две недели, ранним утром 11 октября 1920 года, гроб доставили в Москву. На Казанском вокзале поезд встречали Ленин и Крупская. Гроб поставили на катафалк и повезли в Дом союзов.
Дочь члена Реввоенсовета Республики Сергея Ивановича Гусева, Елизавета Драбкина, вспоминала:
«Мы увидели двигающуюся нам навстречу похоронную процессию. Мы увидели Владимира Ильича, а рядом с ним Надежду Константиновну, которая поддерживала его под руку. Было что-то невыразимо скорбное в его опущенных плечах и низко склоненной голове».
Владимир Ильич шел за гробом через весь город. О чем он в эти часы думал? О том, что напрасно отказался от любви Инессы Арманд и жестоко обделил себя? Ощущал свое одиночество? Чувствовал неотвратимо подступающую неизлечимую болезнь, которая скоро, очень скоро превратит его в полного инвалида?
«На похоронах Ленина было не узнать, — писала Александра Коллонтай. — Он был раздавлен горем. Нам казалось, что в любой момент он может лишиться сознания».
Смерть Инессы Арманд никому не принесла облегчения. Об избавлении от счастливой соперницы не было и речи. Ревность осталась в далеком прошлом. Болезнь Ленина стремительно развивалась, и для Крупской худшее было впереди. То, что она сделала для мужа в последние годы его жизни, это подвиг. Лишь тот, кто сам прошел через такое, понимает, какая эта мука и страдание — видеть, что болезнь делает с близким и любимым человеком.
На склоне лет Надежда Константиновна уже не видела в Инессе Арманд удачливую соперницу, заботилась о ее детях, часто вспоминала эту яркую и темпераментную женщину. Да много ли в ее жизни было счастливых дней и месяцев? Совсем немного. Как и в жизни Ленина.
Кто знает, будь у него любящая и любимая жена, полноценная семья, дети, — и тогда революция, Гражданская война, советская власть не оказались бы такими кровавыми? Впрочем, возможно, если бы у него нашлось желание проводить время в кругу семьи, заниматься женой и детьми, революции вообще бы не случилось…
Наследство и наследники
25 мая 1922 года у Ленина случился удар — частичный паралич правой руки и правой ноги, расстройство речи. Казалось, он не выживет. В узком кругу Сталин, который после смерти Свердлова возглавил партаппарат, хладнокровно констатировал:
— Ленину капут.
Иосиф Виссарионович несколько поторопился. После первого удара Владимир Ильич оправился, но к полноценной работе уже не вернулся. Созданная им самим вертикаль власти оказалась крайне неустойчивой. В большевистской верхушке вспыхнула острая борьба за власть.
Несмотря на строжайшие запреты врачей, прикованный к постели Ленин рвался к делу, пытался участвовать в политической жизни страны и влиять на нее. Однако быстро почувствовал, что его мнение больше никого не интересует. Владимира Ильича уже списали. Все партийное хозяйство оказалось в руках генерального секретаря ЦК партии Сталина. Его ближайший помощник Амаяк Макарович Назаретян писал: «Кобе приходится бдить Ильича и всю матушку Рассею».
Ленин понимал, что рычаги власти уходят из рук и ему не на кого опереться. Он сам выдвинул Сталина, ввел в состав высших органов власти — политбюро и оргбюро ЦК. Видных большевиков было вообще немного, в основном государственная работа у них не получалась. А Сталин обладал даром администратора и скоро сделался совершенно незаменимым человеком. Именно поэтому позволял себе дерзить и возражать Ленину.
24 ноября 1921 года в ЦК обратилась Надежда Константиновна Крупская. Не как жена Ленина, а в качестве председателя главного политического просветительного комитета (Главполитпросвет) при Народном комиссариате просвещения. Крупская считала, что отдел агитации и пропаганды ЦК партии слишком разросся, вышел за пределы своих полномочий, и ставила вопрос о разграничении полномочий Главполитпросвета и агитпропа ЦК.
Ленин как руководитель партии ознакомился с ее письмом. Свои замечания отправил Сталину, который курировал отдел агитации и пропаганды. Иосиф Виссарионович 26 ноября 1921 года отозвался с нескрываемым раздражением:
«Т. Ленин!
Мы имеем дело либо с недоразумением, либо с легкомыслием.
Неверно, что “партия в лице агитотдела создает орган в 185 человек”. По штатам, мною проверенным и подлежащим утверждению Оргбюро, должны быть не 185, а 106 человек, из них нацмен 58 человек… Крики о “разрушении” Главполитпросвета — сущие пустяки…
Корень недоразумения в том, что т. Крупская (и Луначарский) читали “положение” (проект), принятый в основном комиссией Оргбюро, но мной еще не просмотренный и Оргбюро не утвержденный, он будет утвержден в понедельник. Она опять поторопилась.
Сегодняшнюю записку вашу на мое имя, в Политбюро, я понял так, что вы ставите вопрос о моем уходе из агитпропа. Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали, я сам не стремился к ней. Из этого следует, что я не должен возражать против ухода. Но если вы ставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то вы поставите в неловкое положение и себя, и меня. Троцкий и другие подумают, что вы делаете это “из-за Крупской”, что вы требуете “жертву”, что я согласен быть “жертвой” и пр., что нежелательно…»
В этом письме — характерные для Сталина методы полемики: во-первых, оппонент (Крупская) в принципе не прав, во-вторых, я к этому не имею отношения (не утвердил проект), работы этой (руководство отделом) я не хотел, но с нее не уйду. Он откровенно шантажирует Ленина: решат, что вы убираете меня из-за жалобы жены… И главное: мгновенно вырвавшаяся ненависть к военному министру и члену политбюро Льву Давидовичу Троцкому, который вообще не имел к этой истории никакого отношения.
Уверенный в себе Владимир Ильич до определенного момента не обращал на это внимание. Сталин ему нравился — твердый, решительный, последовательный. Потому и поставил его на пост генерального секретаря, когда в апреле 1922 года пленум ЦК учредил эту должность. Ленин исходил из того, что секретариат ЦК — это технический орган. Собственных решений секретариат не принимал. И прежде выбирали в секретари ЦК надежных и пунктуальных исполнителей.
Владимир Ильич предполагал иметь и в лице Сталина помощника без личных амбиций. Он ошибся. Сталин с самого начала оценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами — а «кадры решают всё». Судьба и карьера любого чиновника в стране зависела от аппарата ЦК. Избрание местных партийных секретарей прекратилось. Голосование стало формальностью — секретарей присылал из Москвы Сталин. Он завоевал сердца провинциальных партийных чиновников своей программой — поставить партию над государством, всю власть в стране передать партийному аппарату.
Иосиф Виссарионович играл в собственную игру. Повсюду расставлял своих людей. «Сталин очень хитер, — подметил Амаяк Назаретян. — Тверд, как орех. Его сразу не раскусишь. Сейчас все перетряхнули. Цека приводим в порядок. Аппарат заработал хоть куда, хотя еще сделать нужно многое. Коба меня здорово дрессирует. Но все же мне начинает надоедать это “хождение под Сталиным”. Это последнее модное выражение в Москве касается лиц, находящихся в распоряжении Цека и ожидающих назначения, висящих, так сказать, в воздухе. Про них говорят так: “ходит под Сталиным”».
