По другому кабинету — в здании ЦК партии на Воздвиженке (потом аппарат переехал на Старую площадь) — с трубкой в руке расхаживал бодрый и веселый Сталин в новеньком френче. Трубку он держал в левой руке, которая с детских лет плохо сгибалась и разгибалась. Ничего тяжелее трубки он левой рукой держать не мог. Зато правой он действовал крайне энергично.
Присев за стол, Сталин принялся заполнять анкету. В графе «образование» написал: окончил духовную семинарию. И пометил: православную. Он только в одном завидовал Ленину — русский и дворянин. А ему-то еще придется доказывать, что он свой.
Чем хуже чувствовал себя Ленин, с тем большей готовностью он откликался на просьбы тех, кого знал и ценил.
Секретарь доложила Владимиру Ильичу:
— Очень болен Юлий Осипович Мартов. Он плох.
Лидера меньшевиков Юлия Мартова называют «великим неудачником», потому что он потерял свою партию. На Первом съезде Советов в июне 1917 года меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. Совет рабочих и солдатских депутатов в Петрограде создали меньшевики. Во ВЦИКе меньшевики в сентябре — октябре 1917 года играли ведущую роль.
А после большевистского переворота другие левые социалисты растерялись. Меньшевики не могли понять, как их товарищи по подполью и эмиграции могли узурпировать власть. Сам Мартов был избран членом ВЦИКа, затем депутатом Моссовета. Но умеренность в России не ценится, и меньшевики быстро утратили свои позиции.
— Что врачи говорят? — огорчился Ленин. — Диагноз поставили?
— Туберкулез.
— Так немедленно ехать в Швейцарию, в санаторий!
— Дорогое удовольствие.
— Надо помочь, — констатировал Владимир Ильич. — Почему он сразу ко мне не обратился?
— Вы же знаете щепетильность Юлия Осиповича.
— Попросите Сталина оформить решением политбюро выделение денег — ну, сколько нужно, — Мартову на лечение.
Кабинет Сталина
Помощник вошел к генеральному секретарю ЦК партии большевиков с отпечатанным на пишущей машинке проектом решения политбюро.
— Владимир Ильич просил оформить.
Сталин небрежно просмотрел текст и, не подписав, вернул страницу.
— Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела? Ищите себе для этого другого секретаря, — ответил он грубо.
— Владимир Ильич будет чрезвычайно расстроен и рассержен, — предупредил помощник.
Сталин только хмыкнул — пренебрежительно. Он не сомневался, что, заняв принципиальную позицию, поступил правильно, по-ленински.
Без билета мы нули
— Слышали новый стишок, Владимир Ильич? — спросила секретарь.
Ленин вопросительно посмотрел на нее.
— А вот. — Она держала в руках свежий номер сатирического журнала:
«Партбилетик, партбилетик, Оставайся с нами.
Ты добудешь нам конфет, Чая с сухарями.
Словно раки на мели
Без тебя мы будем.
Без билета мы нули, А с билетом люди».
Дочитав, спросила:
— Правда, смешно? И похоже на правду.
Она не развеселила Ленина.
От желающих вступить в партию, стоявшую у власти, отбоя не было. Новые люди хлынули в партию. Но они не радовали вождя.
Слова Владимира Ильича можно было принять за жалобу:
— Новое поколение партийцев не очень ко мне прислушивается. Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и другие. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне… Это мне крайне больно. Но это факт… Новые пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. «А мы не хотим»!!!
— А что же делать?
— Ничего не остается, — бодрился Ленин, — начать сначала, с боем завоевать новую молодежь.
Свободная камера на Лубянке
Неспешно расхаживая по комнате, Сталин возмущенно внушал своим помощникам:
— Старики мешают новым кадрам продвигаться. В основном это эмигранты, которые полжизни прожили вне России. Эти люди на самом деле партии не знали. От партии стояли далеко. Их следовало бы назвать чужестранцами в партии… В партии нет порядка. А Владимир Ильич болен. Все вожди тянут в свою сторону. Превратились в удельных князей, у каждого свое хозяйство, и к нему не подступись. Надо заставить всех грести в одну сторону.
Сталина в стране практически не знали. В революционные месяцы и в годы Гражданской войны он был мало заметен. Но в качестве государственного чиновника оказался на месте. Видных большевиков вообще было немного, и в основном государственная работа у них не получалась. А Сталин принимал одну должность за другой и справлялся. Ему хватало для этого характера, воли и настойчивости.
В кабинет генерального секретаря ЦК вошел председатель Государственного политического управления (так после Гражданской войны называли ведомство госбезопасности) Феликс Эдмундович Дзержинский. Сталин обратился к нему:
— Товарищ Дзержинский, вот мой помощник Григорий Каннер подал заявление — просит отпустить его на учебу. Что вы об этом думаете?
— Это очень хорошо, — немедленно ответил Дзержинский, — у меня как раз есть свободная камера на Лубянке. Пусть садится. И учится.
У Ленина секретарями работали женщины. У Сталина — только мужчины. Но после слов Дзержинского и у них — словно мороз по коже. На Каннера старались не смотреть.
На заседании оргбюро ЦК под председательством Сталина обсуждался список должностей в системе госбезопасности, включенных в номенклатуру ЦК: назначать на эти должности можно было только с санкции партийного руководства.
Дзержинский возмутился: он руководит госбезопасностью, он кандидат в члены политбюро — и ему не доверяют? Не он будет решать, кто ему нужен на той или иной должности, а аппарат ЦК станет проверять чекистов и говорить, годны они или не годны?
Но Сталин твердо стоял на своем:
— Нет, Феликс, ты не прав. Речь идет о системе партийного контроля, о системе партийного руководства. Нужно, чтобы партия назначала руководящих людей. И ты должен быть благодарен ЦК, а не спорить.
К Сталину в кабинет запросто могли войти только члены политбюро и секретари ЦК партии. Остальным, в том числе работникам его аппарата, следовало заранее договориться по телефону — испросить аудиенцию, осведомиться, в какое время можно зайти.
«Сто раз подумаешь, прежде чем позвонить ему, — вспоминал служивший в его секретариате Алексей Павлович Балашов, — но я не помню случая, чтобы он отказал. Говорил — заходите сейчас или через полчаса. В приемной Товстухе докладываешь, что тебя вызвали. Мы же все подчинялись Товстухе и Мехлису. Надо еще подумать, а как они посмотрят на то, что ты действуешь через их голову».
