Приехав в Киев в январе 1961 года, Хрущев поделился своей идей с украинской номенклатурой:
— Товарищи, вредно задерживаться. Я вправе это говорить, потому что мне в апреле месяце этого года будет шестьдесят семь лет. (Аплодисменты.) Может быть, нам даже установить какое-то расписание, что такой-то пост могут занимать люди не старше такого-то возраста. Это может быть не закон, могут быть исключения, но должны быть какие-то правила. Вот его вызываешь. Он говорит: знаете, понимаете… Не хочется обидеть. Может быть, какую-то другую работу? Он говорит: нет, я еще здоровый. Что же ты здоровый, у тебя то под левым, то под правым ребром болит… Я сам себя ловлю. Бывало, машина станет, выскакиваешь как пуля, а теперь одну, вторую ногу выдвинешь, и я замечаю, что я приобрел приемы старика, которые свойственны каждому старику. (Шум в зале.) Нет, товарищи, вы меня не подбадривайте. Я у вас не прошусь на пенсию, но я уже пенсионер по возрасту… Другой раз выдвигают, говорят: молодой. Сколько же ему лет? Сорок пять. Когда мне было тридцать пять лет, я уже был дед…
Наверное, Никита Сергеевич рассчитывал на поддержку молодых кадров, которым омоложение аппарата открыло бы дорогу наверх. Но логика молодых аппаратчиков была иной: они, как и старшие товарищи, больше дорожили стабильностью. Только занял кресло — и уже освобождать?
17 июня 1961 года Хрущев на заседании президиума ЦК вновь вернулся к этому вопросу. Он немного смягчил свою позицию относительно того, сколько времени можно занимать высшие руководящие посты, сделал послабление для товарищей:
— Я все-таки считаю, что следует оставить три срока для союзного руководства и два срока для всех остальных. Почему? Все-таки союзный уровень есть союзный. Во-вторых, когда мы запишем два срока, то нам не скажут этого, но это вызовет большое недовольство у руководителей социалистических стран. Надо с этим считаться. Поэтому не надо поддаваться настроению демократизма, надо все-таки реально представлять ответственность за наше дело. ЦК союзный и ЦК республиканские были на одном уровне. Сейчас надо отделить ЦК союзный, а те в другую категорию перенести. Это будет правильно. Там будет восемь лет.
Можно без преувеличения сказать, что именно из-за этой идеи Хрущев нажил себе больше всего врагов внутри аппарата. Первый секретарь чувствовал нарастающее сопротивление и не знал, что предпринять.
С одной стороны, члены президиума ЦК, которым сильно доставалось от Хрущева, смертельно устали от постоянного напряжения, в котором он их держал. А с другой — окружение Хрущева не одобряло его либеральных акций, критики Сталина, попыток найти общий язык с Западом, сократить армию и военное производство.
В августе 1963 года отдыхавший в Пицунде Хрущев пригласил к себе Твардовского. Александру Трифоновичу позвонил помощник первого секретаря по идеологии Владимир Семенович Лебедев:
— Так вот я докладывал Никите Сергеевичу. Тот спрашивает: «А он отдыхал в этом году? А то, может быть, мы бы здесь и встретились?..»
В Пицунде Хрущев принял видных советских писателей. После обеда попросил Твардовского прочитать поэму «Теркин на том свете». Много лет Александр Трифонович пытался ее напечатать — не разрешали!
«Чтение было хорошее, — записал в дневнике Твардовский, — Никита Сергеевич почти все время улыбался, иногда даже смеялся тихо, по-стариковски (этот смех у него я знаю — очень приятный, простодушный и даже чем-то трогательный). В середине чтения примерно я попросил разрешения сделать две затяжки…
Дочитывал в поту от волнения и взятого темпа, несколько напряженного, — увидел потом, что мятая моя дорожная, накануне еще ношенная весь день рубашка — светло-синяя — на груди потемнела — была мокра».
Когда Твардовский закончил чтение, раздались аплодисменты. Никита Сергеевич встал, протянул ему руку:
— Поздравляю. Спасибо.
Твардовский попросил у Никиты Сергеевича разрешения «промочить горло». Первый секретарь ЦК пододвинул поэту коньяк.
— Налейте и мне, — сказал он, — пока врача вблизи нету.
Дослушав поэму, Хрущев обратился к газетчикам:
— Ну, кто смелый, кто напечатает?
Вызвался главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей:
— «Известия» берут с охотой.
На аэродроме Лебедев сказал Твардовскому, что Никита Сергеевич просит дать возможность прочесть поэму глазами. Его смутили рассуждения насчет «большинства» и «меньшинства». И по личной просьбе Хрущева Твардовский выкинул вот такие строки:
Пусть мне скажут, что ж ты, Теркин,
Рассудил бы, голова!
Большинство на свете мертвых,
Что ж ты, против большинства?
Я оспаривать не буду,
Как не верить той молве.
И пускай мне будет худо, —
Я останусь в меньшинстве.
Никита Сергеевич не стал вникать в философский смысл стихов Твардовского, а автоматически откликнулся на слова о «большинстве» и «меньшинстве». А в меньшинстве не хотел оставаться даже всесильный первый секретарь ЦК…
Поход на выставку
Самым громким идеологическим скандалом стала история с посещением Хрущевым выставки московских художников. Существует множество версий этой истории. Одни полагают, что первый секретарь ЦК взорвался и дал волю эмоциям из-за того, что различные группы художников пытались перетянуть его на свою сторону, а ему это надоело. В Союзе художников, как и в Союзе писателей, шла борьба не только между различными школами, но и между теми, кто добивался успеха верной службой начальству, и талантливой молодежью.
Скорее, в основе атаки на либерализм в сфере культуры и литературы — провалы во внутренней политике, в экономике, когда ухудшилась ситуация с продовольствием. Власть ответила обычным образом — закручиванием гаек.
После XX съезда собирались провести пленум ЦК по идеологическим вопросам, чтобы продолжить десталинизацию, но так и не провели. А вот после Манежа, в июне 1963 года, собрали единственный за все десять хрущевских лет пленум по идеологии.
Вокруг того, как относиться к художникам, давно шли споры. Трезвомыслящие работники аппарата призывали к разумной осторожности. Заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС Борис Сергеевич Рюриков говорил на совещании:
— Союз художников — это не та организация, в которой можно работать приказом и указом. Нормальная работа Союза требует коллективности, не позволяя ставить личное над общим. К сожалению, таких качеств у товарища Герасимова и некоторых его соратников не оказалось.
Живописец Александр Михайлович Герасимов с 1947 года был президентом Академии художеств. Прославился не только страстной борьбой против «антипатриотов и космополитов» в художественной критике, но и полным неприятием исканий современных живописцев, видя во всем новом разлагающее влияние Запада. Избавиться от него мечтали уже и в аппарате ЦК.
