Выставку использовали для начала мощной атаки на все антисталинские силы в советской культуре.
25 апреля 1963 года на заседании президиума ЦК рассматривалась записка секретаря ЦК по идеологии Леонида Ильичева «о заглушении зарубежных радиопередач». Страх перед западными радиопередачами всегда преследовал советских руководителей. Они даже не отдавали себе отчета в том, что тем самым признавали шаткость выстроенной ими системы, которая могла рухнуть в результате всего лишь радиопередач.
Первым делом решили прекратить выпуск радиоприемников с коротковолновым диапазоном.
Хрущев распорядился:
— Давайте поручим товарищу Устинову с тем, чтобы с Калмыковым рассмотреть и разработать вопрос о том, чтобы производить радиоприемники, которые работали бы только на прием от наших радиостанций.
Валерий Дмитриевич Калмыков возглавлял Госкомитет по радиоэлектронике. Комитет подчинялся Дмитрию Федоровичу Устинову как председателю Высшего совета народного хозяйства.
— Без коротких волн, — уточнил Косыгин.
— Быстро любители приспосабливают, и практически трудно это сделать, — заметил секретарь ЦК Борис Николаевич Пономарев.
— Приспосабливают не все, — возразил Хрущев.
— Приспосабливают как раз тогда, когда коротковолновые выпускают, — сказал Ильичев. — Мы им сами даем возможность.
— Выпустили девять миллионов штук, — с горечью заметил Леонид Ильич Брежнев.
— Почему это сделали? — грозно спросил Хрущев.
— Было решение прекратить, но не выполнили, — дал справку Ильичев. — Самое главное возражение было Министерства торговли: потребитель не берет без коротких волн. Они же соображают. Не берут, и затовариваются.
— А надо сократить производство, — отрезал Хрущев.
— Других не будет, эти будут брать, — пренебрежительно бросил первый заместитель главы правительства Алексей Николаевич Косыгин.
— А давайте посмотрим, — вдруг предложил Хрущев, — может, произвести эти, без коротких волн, а те заменить. Обратиться к населению. И заменить. Пусть товарищи Устинов и Шелепин разберутся, и, может быть, тогда ответят те люди, которые нарушили решение ЦК и правительства.
Но все-таки Никита Сергеевич понимал, что одними запретами делу не поможешь, и добавил:
— Надо построить более широкую телевизионную сеть. Надо занять людей разумной пищей, и тогда люди не будут этого делать. В городах надо перевести радиотрансляцию через сеть. Я не знаю, может быть, налог увеличить на индивидуальное использование радиоприемников, а за репродукторы — меньше брать.
— На средних и длинных волнах они меньше поймают, — уверенно сказал Косыгин.
— Одним словом, — заключил Хрущев, — надо организовать более разумное наступление на противника и не давать ему возможностей с нашей стороны, не облегчать ему возможности вести пропаганду по радио на нашу страну.
— Не подставлять бока, — вставил Суслов.
Но Хрущев уже успокоился и довольно разумно добавил:
— Будут некоторые слушать, пусть слушают. Я помню во время войны, бывало, Гречуха, делать нечего ему, так «вин все знал, что нимцы кажуть» на украинском языке. Он так и пропадал у радио. Все знали эту слабость.
Никита Сергеевич оглядел собравшихся:
— Что еще? Всё?
Мастера политической интриги
Вся советская история — это история непрерывной борьбы за власть. У Хрущева были сильные соперники. Он неустанно сражался с ними и одерживал одну победу за другой, проявив выдающийся талант в борьбе за власть. Хрущев недооцененный в этом смысле человек. Он был гениальным мастером политической интриги. Ведь каких людей он как бы играючи убрал: Берию, у которого в руках была госбезопасность, маршала Жукова, у которого была армия и народная слава! В 1957 году Никита Сергеевич чуть не в одиночку пошел против президиума ЦК и одолел всех. За каждой такой операцией стояла большая закулисная работа. Для этого надо было иметь острый ум и смелость.
Партийная номенклатура помогла Хрущеву получить власть и удержать ее. Но одновременно первые секретари осознали и собственную значимость. Они скептически смотрели на Хрущева. Что хотели — исполняли, что им не нравилось — не делали.
На XXII съезде под давлением Хрущева приняли программу построения коммунизма. Но всем было ясно, что построить коммунизм нельзя. Партийные секретари не хотели отвечать за невыполненные обещания. Им нужно было, чтобы Хрущев ответил за все. Так что это было серьезное противостояние. Или он их. Или они его.
Хрущева товарищи по партии боялись. Он умел внушать страх и в пожилые годы. Добреньким он никогда не был. Иначе бы не выжил. Но он был человек не злопамятный, снимал с должности и этим ограничивался. Сталин расстреливал, чтобы не оставались где-то рядом с ним недовольные и обиженные. А Хрущев никого не добивал, переводил на менее значимые должности, и это создавало ощущение его слабости.
«Мы осудили культ Сталина, — говорил он, уже отправленный на пенсию, — а есть ли в КПСС люди, которые подают голос за него? К сожалению, есть. Живут еще на свете
рабы, живут и его прислужники, и трусы, и иные. “Ну и что же, — говорят они, — что столько-то миллионов он расстрелял и посадил в лагеря, зато твердо руководил страной”. Да, есть люди, которые считают, что управлять — это значит хлестать и хлестать, а может быть, даже захлестывать».
Увидев, что Хрущев «хлестать» их не собирается, все им обиженные утратили страх и объединились. У партийных секретарей были личные причины не любить Хрущева. Они жаждали покоя и комфорта, а Хрущев проводил перманентную кадровую революцию. Он членов ЦК шпынял и гонял, как мальчишек. Никита Сергеевич позволил своему окружению сплотиться против него.
Хрущев совершил много тактических ошибок. Офицерский корпус не принял тех сокращений, которые он произвел в армии. Хрущев поссорился и с КГБ. Он пренебрежительно относился к госбезопасности и хотел, в частности, снять с чекистов погоны, превратить комитет в гражданское ведомство.
После 1960 года Хрущев не подписал ни одного представления КГБ на генеральское звание. Некоторые начальники управлений и председатели КГБ республик оказались всего лишь полковниками. Звание полковника председатель КГБ мог дать своей властью. А генерала — только решением президиума ЦК, которое оформлялось постановлением Совета министров.
Председатель Комитета госбезопасности Владимир Ефимович Семичастный несколько раз обращался к Хрущеву:
— Никита Сергеевич, неудобно получается. По всем неписаным положениям председатель КГБ в республике — старший воинский начальник. А он всего лишь полковник. Рядом министр внутренних дел — генерал.
Хрущев в шутку все переводил. Когда Семичастный опять завел речь о генеральских погонах, Хрущев его прервал:
— Пойдем обедать!
