Задача общего отдела — «обслуживание высших органов партии». Имелось в виду организационно-техническое обслуживание. Но получилось иначе. Ни один документ, в том числе самый секретный, самый важный, не мог миновать общего отдела. От Черненко зависело, какие бумаги лягут на стол генеральному секретарю, какие люди получат возможность изложить свое мнение, какую информацию получит генеральный.
Даже материалы КГБ шли через заведующего общим отделом. Только в исключительных случаях председатель Комитета госбезопасности докладывал лично генеральному. Но Юрий Владимирович Андропов появлялся в кабинете Брежнева раз в неделю, а Черненко — каждый день и не один раз.
Помощники Брежнева вспоминали, что Черненко сам приносил Леониду Ильичу все важнейшие документы, поступавшие в высшие эшелоны Центрального комитета, сопровождая их своими комментариями и рекомендациями. Причем делал он это с большим искусством, умел доложить дело так, чтобы оно не вызывало раздражения, сглаживал острые углы, что особенно нравилось Леониду Ильичу.
Когда Черненко возглавил общий отдел, появилась возможность быстро продвигать нужные Брежневу бумаги и тормозить ненужные. Одно решение принималось с курьерской скоростью, другое надолго застревало в партийной канцелярии.
Решения ЦК готовились всеми отделами, обсуждались на секретариате ЦК, а выпускал их в свет именно общий отдел. Известны случаи, когда бумаги, принятые на секретариате, хода не получали — общий отдел их не выпускал. Разумеется, этому предшествовала договоренность с генсеком, но тем не менее это свидетельствует о власти руководителя общего отдела.
От расположения Черненко зависели члены политбюро и секретари ЦК. Они не имели возможности без доклада зайти к генеральному секретарю. Все должны были спросить разрешения, объяснить, по какому вопросу желают видеть генерального. Один только Черненко мог заглянуть к Брежневу в любую минуту и решить любой вопрос.
Даже член политбюро, если он был заинтересован в том, чтобы его предложение получило благословение, должен был по-товарищески заглянуть к Черненко:
— Костя, как дела? Тут у меня одна важная бумага, доложи Леониду Ильичу.
Будущий член политбюро, а тогда первый секретарь Воронежского обкома Виталий Иванович Воротников вспоминал, как составил важную для его области записку и приехал с ней в Москву. Секретарь ЦК по сельскому хозяйству Федор Давыдович Кулаков прочитал все восемь страниц записки, ему понравилось.
Воротников сказал:
— Раз так, Федор Давыдович, тогда доложите Леониду Ильичу.
Кулаков задумался, покачал головой:
— Так у нас ничего не выйдет.
Он позвонил Черненко и стал ему рассказывать суть предложения:
— Надо бы познакомить с идеей Брежнева. А еще лучше, если бы Леонид Ильич принял Воротникова.
Выслушав ответ Черненко, Кулаков сказал Воротникову:
— Иди к Черненко, он все устроит.
Воротников сильно удивился, что член политбюро и секретарь ЦК не решается сам позвонить генеральному, а просит об этом заведующего общим отделом.
Виталий Иванович еще не вник в аппаратные тонкости. Со временем он сам станет членом политбюро, и ему многое откроется. Все документы поступали к Брежневу через Черненко. Брежнев сидел на пятом этаже, Черненко — на шестом. Он даже не стал читать записку, а сказал Воротникову:
— Оставь, а о приеме известим.
Черненко действительно все устроил. Брежнев на следующий же день принял Воротникова.
Константин Устинович избавил Брежнева от неинтересной черновой работы. Он все помнил, все знал, всегда был под рукой, готовый исполнить любое указание. Между ними установились весьма близкие, доверительные отношения, и Леонид Ильич давал Черненко поручения самого деликатного характера, с которыми он не обратился бы ни к кому другому…
Решая кадровые вопросы, Брежнев обязательно советовался прежде всего с Черненко, который все знал о партийных секретарях, о сотрудниках аппарата, о высшей номенклатуре, в том числе весьма деликатные подробности их жизни.
Общий отдел стал ведущим в центральном аппарате не потому, что так Брежнев распорядился, а потому, что Черненко его таким сделал. Он стал проводить ежегодные совещания, собирая работников общих отделов обкомов и крайкомов. На совещаниях присутствовал Брежнев. Он этим поднимал авторитет Черненко.
— Леонид Ильич не просто присутствовал как свадебный генерал, — рассказывал мне Вадим Алексеевич Печенев, который стал помощником Черненко. — Брежнев выступал. Причем без бумажки. Иногда позволял себе назвать Константина Устиновича Костей. Все всё понимали. «Вот Костя вчера звездочку получил. Вы что думаете, это так? Вот как съезд прошел!» И начинал рассказывать. Он заводной был, Брежнев, мог зажечь аудиторию.
Леонид Ильич заботился о своем верном помощнике.
Тогда существовала четкая градация. Высшему партийному руководству по случаю шестидесятилетия присваивалось звание Героя Социалистического Труда. К промежуточным годовщинам давали орден Ленина или Октябрьской Революции. Черненко — хотя у него была не круглая дата — в марте 1976 года получил «Золотую Звезду». Формулировка указа многих поразила — за подготовку и проведение съезда партии. И тут же на мартовском пленуме его избрали секретарем ЦК.
Осенью 1979 года послу в ГДР Петру Андреевичу Абрасимову позвонил из Москвы Брежнев, сказал, что сам возглавит делегацию, которая приедет в Берлин на празднование тридцатилетия ГДР. Спросил, какая ожидается погода, как бы мимоходом сказал, что в составе делегации будет Черненко, и добавил:
— Ты там поговори с Хонеккером — не мешало бы немцам наградить его своим орденом.
Это поручение Абрасимов не успел выполнить.
Во время визита на второй или третий день в комнату советской делегации зашел руководитель ГДР Эрих Хонеккер. Брежнев спросил его:
— Эрих, что тебе — жалко Черненко орден дать?
Хонеккер недоуменно посмотрел на посла, который его не предупредил о пожелании советского лидера. На следующий день вечером приехал первый секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии в сопровождении нескольких членов политбюро и торжественно вручил Черненко орден Карла Маркса — высшую награду ГДР.
— Брежнев всех именовал по имени-отчеству, всех членов политбюро, а его одного Костей называл, — вспоминал главный помощник Черененко Виктор Прибытков. — Я чувствовал, что ему это не нравилось, но генсек есть генсек. «Ты, Костя, погляди, ну во что ты меня втягиваешь, ты сам с ним поговори». Вот Костя все и делал, очень покладисто и терпеливо…
Константин Устинович не был человеком корыстным, ничего не брал даже в весьма распущенные годы.
— На меня несколько раз выходили крупные руководители, — рассказывал Виктор Прибытков. — «Слушай, тут сейчас праздник, домашнего кое-чего подошлем». Я знал Черненко, поэтому отвечал: «Я сам не могу решить, мне надо с Константином Устиновичем поговорить» — «Да зачем советоваться, что это, взятка?» Я говорил, что таков порядок.
