Однажды такую посылку Прибыткову все-таки всучили. Он не знал, что с ней делать, и позвонил жене Черненко:
— Анна Дмитриевна, вот такую штуку я допустил. Она: «Ради бога, не говори Константину Устиновичу». А что с посылкой делать? «Отдай Володе Маркину, начальнику охраны, что-нибудь придумаем». А что придумали? Отдали эти бутылки охране.
Прибытков все-таки пошел к Черненко и рассказал, что есть такие звонки. Как реагировать? Тот ответил:
— Знаешь что, у тебя много работы, не занимайся этим, не бери на себя эту обузу. Будут звонить, скажи, чтобы со мной связывались.
Конечно же, самому Черненко с предложением подношений никто позвонить не смел.
В последние годы жизни Брежнева роль Черненко невероятно возросла. Никто не мог обратиться к генеральному секретарю через голову Черненко. И получить подпись под нужной бумагой, и поговорить с Леонидом Ильичом можно было только через Черненко. Он тщательно фильтровал информацию, поступающую к Брежневу, определял график его работы. Секретари в приемной генсека были его подчиненными.
Брежнев не зря держал возле себя Черненко, которому мог абсолютно доверять. Леонид Ильич не всегда в состоянии был разобраться в том, что подписывал. Именно Черненко следил за тем, чтобы обезопасить шефа от ошибок и глупостей. Брежнев подписывал только то, что приносил Черненко.
Леонид Ильич стопроцентно доверял Черненко, знал, что тот его даже в мелочах не подведет, и часто, ничего не спрашивая, подписывал заготовленные им резолюции. Иногда Константин Устинович просто получал от Брежнева устное согласие и писал на документе: «Леониду Ильичу доложено. Он просит внести предложение». Всё, вопрос решен…
Чем хуже в последние годы своего правления чувствовал себя Леонид Ильич, чем меньше ему хотелось заниматься делами, тем большей становилась роль Черненко. Для Брежнева он стал чуть ли не единственным каналом связи с внешним миром.
В последние годы, когда Брежнев чувствовал себя совсем больным, Черненко стал ему особенно нужен. Когда другие помощники приходили к Брежневу с какими-то неотложными вопросами, он раздраженно говорил:
— Вечно вы тут со своими проблемами. Вот Костя умеет доложить…
Константин Устинович стал тенью Брежнева. Он информировал Леонида Ильича о происходящем в мире. Он готовил и приносил ему проекты всех решений, которые предстояло принять политбюро, в том числе по кадрам. Поначалу Константин Устинович осмеливался только давать советы, а в последние годы часто фактически принимал решения за Брежнева. К тому времени Черненко сам стал полноправным членом политбюро. Только он имел возможность по нескольку раз в день встречаться с генеральным секретарем. Референт Галина Дорошина привозила от Черненко документы и показывала Брежневу, где ему следует подписаться.
Второй человек в партии
Когда Брежнев незадолго до смерти, в мае 1982 года, сделал председателя КГБ Андропова секретарем ЦК и с Лубянки перевел его на Старую площадь, все решили, что больше всего шансов стать преемником у Юрия Владимировича. Но Андропову сообщали, что такие же авансы делались и Черненко, и это заставляло его дополнительно нервничать…
Секретарь ЦК Валентин Михайлович Фалин писал, что в одном из разговоров с Черненко Брежнев сказал ему:
— Костя, готовься принимать от меня дела.
«Не исключаю, — добавил Фалин, знавший толк в кремлевских интригах, — что те же слова в это же самое время слышал от него и кто-то другой. При всех дворах практикуются подобные игры».
Но Юрий Владимирович Андропов занял место Брежнева в ноябре 1982 года потому, что к этому времени уже занимал должность второго человека в партии.
2 декабря на заседании политбюро утвердили распределение обязанностей между секретарями ЦК. В соответствии с протоколом заседания Андропов взял на себя следующие вопросы:
«организация работы Политбюро ЦК КПСС;
оборона страны;
основные вопросы внутренней и внешней политики КПСС и внешней торговли;
подбор и расстановка основных руководящих кадров».
Вторым в списке секретарей стоял Черненко. Ему поручалось вести секретариаты ЦК и курировать важнейшие отделы: все идеологические, оргпартработы, административных органов, а также привычные ему общий отдел и отдел писем.
Третьим значился Горбачев — ему доверили сельскохозяйственный отдел, отдел сельскохозяйственного машиностроения, легкой и пищевой промышленности, отдел химической промышленности. Это было совсем не то, чем хотел заниматься Михаил Сергеевич, но положение второго человека в партии занял Черненко. Он получил право вести заседания секретариата ЦК, а в отсутствие Андропова — политбюро.
Тем не менее страной управлял Андропов — пока физически мог это делать. Он выдвигал Горбачева и важнейшие вопросы решал с его помощью, а Константина Устиновича старательно оттеснял от власти.
Но Юрий Владимирович не успел как следует перетряхнуть кадры. Союзники Горбачева не имели того влияния, каким обладал Черненко. Партийный аппарат живет своими законами.
Сейчас, наверное, не все помнят, но в позднесоветские годы смерть высших руководителей вызывала любые чувства, кроме сожаления и сочувствия. Видя, как сменяет друг друга череда кремлевских старцев, страна была уверена, что каждый сам подбирает себе наследника. В реальности слово генсека ничего не стоило после его смерти.
Конечно, Константин Устинович Черненко и по своим данным, и по состоянию здоровья не мог быть лидером государства. Но таков был механизм советской власти, что после смерти Андропова именно Черненко возглавил страну. Мнение Юрия Владимировича не могло сыграть сколько-нибудь значимой роли при избрании его преемника. Аппарат живет своими законами. Даже ленинские кадровые пожелания в свое время оставили без внимания, не то что предсмертную волю Андропова.
Когда Андропова отвезли в больницу, откуда он уже не выйдет, в руках Черненко оказались все рычаги управления страной. Аппарат ориентировался на второго секретаря ЦК. Так что приход к власти Черненко после смерти Юрия Владимировича был так же предрешен, как и утверждение генсеком Горбачева в марте 1985 года. В последние два месяца жизни тяжело больного Черненко именно Михаил Сергеевич уже фактически руководил текущими делами страны. Он вел заседания политбюро и секретариата ЦК. Он и был кандидатом номер один в генсеки.
Судьбу страны решали четверо: глава правительства Тихонов, министр обороны Устинов, министр иностранных дел Громыко и Черненко. Причем Громыко сам примеривался к посту генерального.
Как это произошло, Устинов потом рассказал главному кремлевскому медику — академику Евгению Ивановичу Чазову:
— Мы встретились вчетвером. Когда началось обсуждение, почувствовал, что на это место претендует Громыко, а его мог поддержать Тихонов. Ты сам понимаешь, что ставить его на это место нельзя. Знаешь его характер. Видя такую ситуацию, я предложил кандидатуру Черненко, и все со мной согласились.
